Сестре в глаза посмотри…

Удивительную встречу организовали и провели на Псковщине

Георгий Николаевич Кожевников — человек сугубо военный. Его знают во многих гарнизонах России. Общительный и добродушный офицер, не теряя командирской строгости, везде побуждал подчиненных к массовкам, то ли в Доме офицеров, то ли в местном клубе, то ли в солдатской казарме. Много лет Кожевников служил в Забайкальском военном округе. Будучи военным строителем, возводил знаменитую в Восточной Сибири Гусиноозерскую ГРЭС. Недавно вышел в отставку. Жить уехал на родину — в Псков. Но и здесь он у дел. Узник-малолетка гитлеровского концлагеря «Бабельсберг», что был в Германии, чудом выжил. А на склоне лет Г.Н. Кожевников занялся розыском родственников погибших в этом лагере земляков. Благодаря Георгию Николаевичу уже три семьи узнали о судьбе близких, дорогих людей. А недавно Кожевников свел родных брата с сестрой, почти полвека назад разлученных войной и уже потерявших надежду на встречу.

Далёкое — близкое

ЭТО было похоже на сон. Они долго стояли, обнявшись на глазах у полного зала. Молчали, разглядывая друг друга, и смеялись сквозь слезы. Между тем победным маем, когда почти детьми, еще с лагерными номерами на груди, они виделись последний раз, и нынешним пролегла целая жизнь. Расставание было на чужбине, встреча — на родине. Со всего Плюсского района собрались такие же, как они, бывшие дети-узники, мальчики и девочки Великой Отечественной. Виновникам торжества преподнесли хлеб-соль, пожелали счастья. А потом, по русскому обычаю, было семейное застолье. И, конечно, воспоминания…

ТЕПЕРЬ верится с трудом, но это было: резкий немецкий говор, лай собак, оглушительный свист бича, погрузка в «телячьи» вагоны и долгий изнурительный путь в Германию. Казалось, привычный мир перевернулся. Но самое страшное было потом. Белосток, Польша… Их осматривали. Оценивали, кто на что способен. И сортировали. Ни каторжные работы, ни постоянный голод не внушали такого ужаса, как унижения. Семья Шавровых из деревни Шаврово, что под Псковом, попала в лагерь «Лаутверк». В четыре утра — подъем. Завтрак из полу съедобной похлебки и — за работу. Взрослых уводили на алюминиевый завод, дети под присмотром охраны убирали территорию. Однажды, в обычный осенний день 44-го, вернувшись после работы под конвоем в лагерь, на месте бараков дети обнаружили сплошное месиво: среди уложенных в длинную траншею погибших под бомбежкой Петя и Маруся нашли и своих родителей, и младшую сестру. П.И. Гластян протягивает мне фотографию: аккуратная, ухоженная могилка в цветах и зелени. Он побывал недавно там, в Лаута. А тогда, в 1944 году, брат и сестра Шавровы на всем белом свете остались одни, защиты просить оставалось только у Бога.

«Жили надеждой, — вспоминает Мария Ивановна. — Думали, когда-нибудь, если не погибнем, кончится война». Но радостный и долгожданный миг освобождения обернулся для них горечью разлуки. Впрочем, каждый из двоих надеялся — она будет недолгой.

Территория лагеря огромная, вокруг тысячи людей. Сколько ни бродила Маруся среди бараков, брата не нашла. Для Пети потеря сестры казалась еще страшнее, ведь шел ему только двенадцатый год. Несколько дней он боялся отойти от того места, где последний раз ее видел. Там его, обессилившего (у заключенных постоянно брали кровь), и подобрали военные. Поселили на время в офицерском корпусе, стали выхаживать. К мальчишке привыкли, уже считали своим. А вскоре выдали военную форму и зачислили сыном полка. Сохранилась фотография: мальчик в галифе и гимнастерке среди офицеров Красной Армии. Шел 1945 год, и тогда он был еще Петей Шавровым. А осенью, когда полк покидал Германию, командир части Никита Оганесович Галстян вызвал его к себе и сказал: «Выбирай на свое усмотрение: или детский дом, или моя семья. Мы с женой решили оформить усыновление. Как скажешь, так и будет». В память об отце отчество оставили, и Петр Иванович стал Галстяном.

В МОСКВЕ началась совсем другая жизнь. Отняв у него все, судьба неожиданно снова одарила и теплом, и любовью. Из семьи потомственных крестьян он неожиданно попал в среду потомственных военных-авиаторов. Но продолжить династию оказалось непросто. Пока мальчики и девочки его возраста сидели над букварями, ему уроки давала война. Сотни раз смерти заглядывал в лицо, а вот выводить в тетради было для него тяжким испытанием. Еще труднее — сносить насмешки ровесников. Лагерный кошмар остался позади, но война, как оказалось, для него еще не кончилось. Двенадцатилетнего мальчишку больше десяти раз допрашивали. Для родного советского государства он был не просто мальчик Петей, а бывшим военнопленным, к тому же в прошлом житель оккупированной территории. И не раз еще потом аукнется в его жизни этот проклятый пункт анкеты.

После школы поступил все же в Казанское военное училище (письмо-прошение отца на имя самого Булганина, видать, помогло нейтрализовать «подпорченную» биографию). Потом были служба в боевых авиачастях на Украине, учеба в Академии имени Жуковского и авиационном институте, а после работы в самых закрытых лабораториях и секретных КБ, бок о бок с такими знаменитостями, как авиаконструктор Сухой, летчик-испытатель Коккинаки, генеральный конструктор Новожилов. Он попал в самое сердце отечественной «оборонки», обеспечивающей воздушный щит страны. Последние 15 лет Петр Иванович Галстян — заместитель директора государственного НИИ гражданской авиации. Мальчик из псковской деревни попал в круг немногих избранных, достиг, казалось, вершины жизненного благополучия. Но каждую весну он брал отпуск, снова и снова приезжал в Псков, чтобы в очередной раз обойти местные «компетентные» органы с вопросом: «Где же моя сестра?» Ответы не отличались разнообразием: «Не проживает», «не установлено».

Мария Ивановна тоже искала брата, писала в различные инстанции. Ей отвечали теми же словами. Была, правда, одна бумага, составленная как-то странно, не по-казённому. Но с довольно строгим советом прекратить поиски: «Он вам не кормилец».

А пять лет назад в стране впервые вслух произнесли слова «узники концлагерей», и на свой слет съехались в Самару бывшие узники теперь уже бывшего Союза.

— “Скобари тут есть?” — с этого вопроса началось наше знакомство с Галстяном, рассказывает Г.Н. Кожевников, председатель отделения Союза бывших узников фашистских концлагерей. — Узнав историю Шавровых, забыть я ее уже не мог. Вернулся домой — сразу обратился в архивы. Находки были все по женской линии. Шавровы все повыходили замуж, поменяли фамилии. Но нашел все-таки в самой же деревне Шаврово сначала троюродную, потом двоюродную сестру. Когда начали выда-вать удостоверения бывшим узникам, просматривая списки, натолкнулся на фамилию Тенсберг. А дальние родственники Марии Ивановны мне рассказывали, что она вышла замуж за эстонца, из области как будто уехала. Всех секретов «контрразведки» уж раскрывать не стану, — смеется Георгий Николаевич, — только скажу, что с разных сторон мы с Т.Н. Синицыной (она в Плюсе руководитель Союза бывших узников) «подъезжали» к ней, разговаривали, сопоставляли факты. Все сходилось.

Ошеломляющее известие Мария Ивановна в первый раз услышала по телефону. От волнения перехватило голос: «Не может быть. Ведь лет-то сколько прошло! Ошибка, наверное…» Георгий Николаевич волновался не меньше. И, была — не была, задал ей вопрос, который берег на самый крайний случай: «Вас в детстве звали Мусей?» В ответ она просто расплакалась. Такой подробности никто чужой знать не мог. Так неужели?..

… Она никак не могла решиться: уехать домой (уже объявили, что на днях отходит поезд в Россию) — означало одновременно невыразимое счастье и страх окончательно потерять брата. Ведь, если жив, он должен быть где-то здесь. Но уехать пришлось все равно: подогнали товарняк и всех погрузили. Она старалась держаться поближе к одной семье из Любятова. Помнит, женщину звали тетей Тоней, у нее был муж — инвалид. А еще — что всю дорогу хотелось есть. Покормили, кажется, только в Польше. Как прибыли в Псков, тетя Тоня на прощание успокоила: если уж никого из своих не найдешь, приходи к нам. Вот так начиналась ее самостоятельная жизнь. Брат отца Петр Александрович без раздумий принял племянницу в семью. Как мог, старался поддержать. А все-таки маму и отца ей никто не заменил, и довоенные Марусины четыре класса остались единственными ее университетами. Какой только работы не видели ее руки на своем веку! И конюхом пришлось быть, и уборщицей, и рыбу научилась ловить не хуже заправского рыбака. Надо было выжить. Совхозная лошадь в Полне (туда дядю направили работать) была ранена в бок, никого к себе не подпускала, кусалась. Как ее кормить? «А я заберусь на крышу, — вспоминает Мария Ивановна, — и спускаю ей оттуда сено. Стрептоцид купила, залечила ей рану. А как на ноги-то поставила, так и забрали мою лошадь на линию. Опять я без работы осталась». «Свой угол» появился у Марии Ивановны только после замужества. Жили, правда, даже по тем скромным временам, небогато, зато в любви и согласии. Будь иначе — разве вырастила бы четверых сыновей? Да еще, каких! Валера, Володя, Саша, Николай — всем бог дал и руки золотые, и доброе сердце, и красоту. Здесь, в Плюсе, их все знают — Мария Ивановна тридцать лет отработала на телеграфе. Маленький домик на тихой улице дышит чистотой, уютом и той особой простотой, какую невозможно ни изобразить, ни инсценировать. Мария Ивановна из тех русских женщин, кто умеет все успевать без суетливости, сохранять достоинство без гордыни, быть доброй не напоказ.

Были Шавровы — стали Галстян и Тенсберг… А «открыл» все это Кожевников.

Лагерные воспоминания у всех троих совпадают в главном, хотя Шавровы маялись в «Лаут-верке», а Георгий Николаевич прошел «Бабельсберг», откуда редко возвращались. Среди заключенных этого лагеря были и голландцы, и бельгийцы. Но в отличие от русских они жили совсем в других условиях, даже посылки, бывало, получали из дому. Тогда им было не до размышлений на эту тему, теперь известно: кроме наших, находились под защитой Международного Красного Креста, после освобождения получали статус пострадавших от фашистской неволи. В СССР вчерашние узники автоматически зачислялись в предатели.

За разговорами да выяснениями подробностей сошлись во мнении: вовсе не случайно разлука их так долго длилась. Родное государство и тут » поза-ботилось»: оградило посвященного в гостайны П.И. Галстяна от всех компрометирующих подробностей жизни. В том числе от родственников, пусть и вывезенных «туда» в качестве пленных, да еще детьми. И спустя десятилетия после войны без сбоев работала железная формула: «У нас, в СССР пленных нет. Есть предатели…

Удалось ли — не знаю, но прикосновением к непростым судьбам этих людей вовсе не к жалости хочу склонить читателя. Наоборот! Горю Шавровы не покорились, духом не пали, а, пройдя через ад земной, жизнь научились ценить, как она того заслуживает. Но главное, с детства познав безмерную жестокость, не озлобились, не разучились любить. И хотя к шавровскому корню примешались теперь эстонский и армянский — жив по прежнему. А может, нынешняя встреча и есть награда брату и сестре Шавровым, нашим землякам , за мужество, за любовь, за веру.

Уже по возвращении в Москву Петр Иванович позвонил в Псков.

— Никак не мог прийти в себя, все валится из рук. Ну как могло случиться, что целая жизнь ушла на поиски того, что было так близко?

Н. Орешникова,
г. Псков.

Архив | 2 стр. «СУДЬБА» №3 (Январь 1994 г.)