№56-60 — Коллекция писем бывших малолетних узников фашизма из фондов газеты «Судьба» Государственного архива Республики Бурятия

В 2023 г. Государственный архив Республики Бурятия принимает участие в гранте «перекличка…..» реализуемым БФ газета «Судьба». В целях обеспечения доступа к уникальным архивным документам, их популяризации как часть грантового проекта была задумано — создание электронной коллекции писем бывших узников с последующим их представлением в сети Интернет.

В результате анализа архивных документов фонда № р -2105 «газета Судьба — издание международного Союза бывших малолетних узников фашизма» были выявлены 50 писем за период 1991-2004 гг.

В результате выполненной работы пользователям предоставлена возможность увидеть, как общий перечень документов электронной коллекции, так и получить доступ к электронному образу оригинала.

Электронная коллекция доступна на сайте газеты «Судьба» и Государственного архива Республики Бурятия www.gbu-garb.ru. 

Документ № 56

Стихотворение «Заветы», написанное малолетней узницей лагеря ОСТ-3 (Германия) А.Б. Забельской (Касперович)

Белоруссия, г. Брест, 14 декабря 1994 г.

Сказал Господь: не дам Земле потопов,

Я более страдал, чем Ной.

Возрадуйтесь, Адамовы потомки,

Стада и хлеб взращайте вновь и вновь.

Вам сей Завет от ныне и вовеки.

А чтобы помнили о хляби пропивной-

Я Радугой скрепляю Купол Неба

С горячей пуповиною земной.

Храни, Господь, народы всей Планеты.

От голода, от войн, концлагерей.

Прости грехи живым на этом свете,

Безвинно павших в мире том согрей.

Основание: ГАРБ. Ф.Р-2105 Оп.1 Д.168.Л.56.

Документ № 57

Стихотворение «Экскурсия в Майданек», написанное малолетней узницей лагеря ОСТ-3 (Германия) А.Б. Забельской (Касперович)

Белоруссия, г. Брест, 14 декабря 1994 г.

Мы живы, узники.

И в этом наше счастье.

Живыми едем на поклон в Майданек.

Там, кровью обагренные, горели

Собратья наши. Наше поколенье.

В Майданек едем. Вроде бы экскурсия.

Заголошу я: люди, мы же дети узники.

Запричитаю неуемно, бабою,

То ж детство наше обнаженной раною.

Мы стариками были, маленькие дети.

Мы не просили есть. Не понимали смерти.

Мы по колено были взрослым дядям.

Носили номер на одежде полосатой.

Мы понимали, что война на свете.

Что где-то наши. В нас стреляют эти.

Что мы за проволокой колючей пацанами.

И лай овчарок. И «вафлюктер» пьяных.

Утихомирила врага земелька русская.

Четвертый каждый полегли из Белоруссии.

А мы при них всего лишь были дети.

И чашу горькую войны допили вместе.

Допили с пленными и прочим населением.

В концлагерях, в болотах и в неметчине.

Мороз рыдал над трупами в Озаричах.

Не просто так музеем стал Майданек.

Поставим молча свечи поминальные.

Простите, может перед вами виноватые.

Так получилось, что не наши плечи

В объятья пали раскаленной печи.

Мы живы, узники. Нам суждено собраться.

Отцы седые и седые матери.

А мы тогда всего лишь были дети.

Давайте детство там достойно встретим.

Давайте чашу понесем по кругу.

Мы братья кровные, не просто други.

Давайте, братья, поклонимся ветеранам, —

Святится Имя их во здравии и Славе.

Основание: ГАРБ. Ф.Р-2105 Оп.1 Д.168.Л.57.

Документ № 58

Из письма бывшего узника Ю. Синявина о пребывании в немецком концлагере «Нойенгамме». Очерк «Неизвестность»

Российская Федерация, 29 января 1995 г.

В сентябре 1944 года из «Освенцима» этап в две тысячи человек был доставлен в концлагерь «Нойенгамме». Так записано в книге «Погибших и пропавших без вести». В числе этого этапа был и мой номер 47756, такое совпадение трех цифр с номером Освенцима. Из Нойенгамме рассылали заключенных по заводам других городов. В основном выбирали определенные профессии, но какую-то часть отбирали и без профессий, так я попал в группу заключенных, направленных в Бремен на завод, где мне вручили метлу, и не только мне, мы убирали в цеху. Как назывался завод не помню, но в цеху восстанавливали танки. Пробыли там недолго, завод бомбили наши, в то время, союзники. После первой бомбежки завод пытались восстановить, а после второй — он восстановлению не подлежал. Чудом все заключенные остались живы, но два попадания в бункер были. Бункер был овальный и снаружи засыпан землей, бомбы скользили по бетону, когда мы проходили мимо, то видели две огромные воронки и лысый бетон с трещинами, что мы пережили во время бомбежки, этого нельзя и воспроизвести, но все молились, чтобы сразу, чтоб без мучений. Пока нас строили и считали мы видели, как носили раненых, а их было очень много, так как несколько бомбоубежищ были разбиты прямым попаданием. Нас погнали в лагерь. Шли через город и видели недружелюбные взгляды. После этой бомбежки погибло много немецкого народа, мы шли бледные от испуга, но живые. Конвоиры находились в бункерах, что и мы. Снова Нойенгамме. В лагере были одноэтажные бараки, но был один двухэтажный дом, под которым было бомбоубежище.

В конце ноября или в начале декабря из Варшавы привезли участников Варшавского восстания, загнали в бомбоубежище, где кроме бетонного пола не было ничего, к ним присоединили «тунеядцев», сделали облаву в дневное время, и всех неработающих в бомбоубежище. Присесть была неразрешимая проблема. Сколько мы там простояли — не помню и как нас кормили, убей бог, не помню. Помню, что всем выдали котелки б/у, вывели, построили по пять человек и погнали к вагонам.

На этот раз привезли в Голландию, высадили в городе Мапен и погнали пешком в лагерь, где когда-то располагалась кавалерийская часть. Нас разместили в конюшнях. Было нас три тысячи человек, это я могу сказать с уверенностью, но не меньше, больше возможно. Я это пишу потому, что в силу каких-то непонятных мне обстоятельств, я попал в команду называвшуюся «ляйхен командо», это пять человек: два латыша, два француза и я — русский. Мы хоронили умерших. Не буду описывать того, что происходило на протяжении четырех месяцев, так как у меня есть желание написать правду пребывания с сентября 1942 г. в Германии и с мая 1943 г. в концлагере Освенцим и Нойенгамме, а с августа 1947 г. в Ростовской тюрьме и пересылке, а потом в Усольлаге до сентября 1952 года. Дай Бог, протянуть еще несколько лет и то, что я помню будет полезно не только для молодежи. Сегодня можно писать более правдиво, чем «Один день Ивана Денисыча». Но я отвлекся.

В начале апреля загрохотал, горизонт в одну из ночей, нас подняли, выдали по булке хлеба на двоих, не помню, сколько кровяной колбасы, построили по сто человек и пешком погнали в Нойенгамме. Не буду описывать путь до лагеря, но пришло нас из нашей сотни 70 человек. Сколько Мы шли от Мапена до Гамбурга — не помню, помню, что ночевали на футбольных полях стадиона. Бежать можно было легко, почему не бежал, напишу в следующем рассказе. Снова в Нойенгамме. Апрель, весна, в лагерь свозят людей. Наш барак на работу не ходил, периодически отсчитывали какое-то количество людей и возили в Гамбург на расчистку завалов от бомбежек. В один из апрельских дней привезли из Международного Красного Креста четырёхкилограммовые продуктовые посылки. Вот тогда я стал понимать, кем я являюсь для своей отчизны. Посылок русские были лишены. Сталин нас считал навозом, так же, как и Гитлер, немецкие заключенные тоже не получали посылки. К вечеру лагерь был наводнен продуктами. С нами делились, в каждой посылке было пять пачек сигарет, сухое молоко, галеты, инжир или чернослив, или изюм, не говоря о консервированных мясных продуктах. Что происходило несколько дней в лагере это объемный рассказ.

В средине апреля снова построения, нас выводят за пределы лагеря и колонной марш, марш вперед, а куда — никто не знает и тут разыгралось воображение, десятки версий и пока мы фантазировали нас привели в порт. у причала стоял грузовой пароход «Атена». Началась погрузка. Пароход имел трюмы в трех измерениях, был отдан приказ — русских в нижние трюмы. У всех, кроме алюминиевых бляшек с личным номером, висящих на шее, были пришиты номера справа на пиджаках и слева на штанах и перед цифрами стояла начальная буква, определяющая национальность, был еще и треугольник, называвшийся «винкель» который по цвету определял состав преступления: красный политика, черный саботаж, зеленый бандитизм и т.д. Началась сортировка и мы по-одному стали спускаться, по скобам вбитым в стену трюма, вниз. Мне довелось одним из первых оказаться в трюме и комфортно устроиться.

На всю жизнь я твёрдо усвоил слова моего дедушки, Луганского кузнеца-художника, Борисенко Василия Родионовиче «не будь, внучек, первым, но не будь, внучек, и последним» — под таким девизом я прожил всю свою жизнь. Размер трюма могу воспроизвести примерно 15 х 10 м., высота, может быть 8 м. Благодаря тому, что я спустился одним из первых, посылочные продукты, которые находились в наволочке, привязанной к талии, остались при мне. Занял место у левого борта в серединке и стал наблюдать, а посмотреть было на что. Когда в трюме собралось человек 50, начался грабеж, причем оригинальный. У многих к талии был привязан какой-либо пакет или посылочная коробка с остатками продуктов, у русских их было достаточно, так как с нами делились, да и не только, все мы себя хорошо знаем. Группа человек двадцать стала ожидать спускающихся и, как только жертва оказывалась на уровне плеча ожидающих, пакет срывали и беда тому, кто пытался сопротивляться, а были и такие. Мне на всю жизнь запомнился мудрейший поступок человека, который отвязал пакет и бросил его вниз, спокойно спустился и я его позвал, мы устроились рядом, помню звали его Женя и был он из Донецка, он погиб. Трюм заполнился, сколько нас было — сказать трудно, назвать его муравейником можно. Стали заполнять второй этаж, что любопытно, пол второго этажа не был сплошным, между досками были щели, просматривалось заполнение второго этажа. Гул стоял кошмарный, причем, на всех европейских диалектах, включая скандалы за место, были и драки, причин для этого было предостаточно. Начали успокаиваться, когда за бортом заплескала волна. Стали знакомиться, претензий к моему месту не было, так как я не относился к ослабевшим, не был трусом. Видимо, интуитивно чувствовали, что со мной лучше не конфликтовать, да и рядом был умный Женя, тоже не доходяга. Пришло время осмотреться. По борту были приварены кронштейны и в них вкладывались доски, спецы определили, это для того, чтобы груз не касался металла. Доски вынимались. Началась жизнь. Опять тот же шум, но уже более уравновешенный. Предположение, что нас везут в Данию и через Красный Крест будут передавать по своим странам — отпало. Русские и немцы ни к какому Красному Кресту не принадлежат, а немцев было много, да и нас немало. Подошло время к выдаче пищи. Сперва опустили бочку, которая предназначалась для туалета, ее название знают все, слово противное. А затем в одеяле стали опускать хлеб. Вот тут-то мы и поняли, что такое нижний трюм. Содержимое затормозили на верхних этажах и на нас полетели только крошки, та же история произошла с похлебкой, а самое странное и с водой. Только крошки и брызги, но это еще не все. В тот момент, когда расхватывали наш скудный паек, уронили одного человека, который вывел из строя еще двоих, так как у шахты стояла толпа и отскочить сразу все не смогли. Туалетную бадью поставили у противоположного борта в углу и туда же поместили троих стонущих. На наши призывы оказать им помощь — никто не откликнулся. Это только начало, а когда будет конец и какой, никто не знал. А тем временем, люди не ангелы, и бадья стала заполняться. Грузовой пароход, камбуз которого не рассчитан на такое количество людей, накормить, конечно же не мог. Как ни странно, у нас в нижнем трюме никакого руководства, а было нас не менее 100-150, причем, озверевших. Обычно руководили немцы или фольксдойче, это не чистые немцы, но к нам, в нижний трюм спускаться не решались. Решили руководить коллегиально, одному не справиться. Я вошел в руководящую десятку, хотя до смерти не любил и не люблю до сих пор руководить. К вечеру начала тревожить жажда, надежды на то, что вода попадет к нам сверху никакой. Стали искать выход. Борта парохода находились в холодной воде, а испарения давали конденсат, мы сняли доски и ложками стали собирать капли с бортов, а у кого не было ложек, слизывали, но это было мучение, так как металл был шероховатый и языки начинали кровить. Ночь прошла в стонах, а солистами были трое, которые лежали у отхожей бочки в начинающемся постепенно ароматизированном озере. Утром, во время «пятиминутки», где решалось как быть, жажда становилась мучительной не только в нижнем трюме, была высказана мысль, что под нами балластная вода, вот только пресная или соленая, но по всем предположениям, пресная, так как соль разъедает металл. Стали искать доступ к воде и нашли. Прямо перед моим местом нашли крышку в полу, подняли ее, а под ней металлическая крышка. Прислушались, а под ней вода плещется, но, чтобы до воды добраться, надо открутить восемнадцать массивных гаек. Попробовали руками а пить, ох как хочется, нашлись среди нас слесаря, решили отбивать, а чем, придумали — ботинком, стали искать, к счастью нашли на одном из нас то ли английские, то ли немецкие ботинки с кованным каблуком, ведь нас одевали не в полосатые костюмы, а в гражданские, предварительно обрабатывая их краской. Ботинок тяжелый заменить молоток может, а зубило нашли вариант. Под потолком отдушина, на ней ажурная пластина, если чугунная, то вода будет. Стали друг на друга и давай колотить каблуком по решеточке, предварительно привязали веревочкой, чтобы отбитые кусочки не провалились. Получилось. Когда разбивали решеточку, на втором этаже шел разговор — «русские ломают пароход». Теперь дело за малым осталось — стронуть с места гайки. Руководство село вокруг колодца и закипела работа, гайки были сдвинуты с места, а так как они были смазаны, то пошли легко и рукой. Крышка снята и под нами вода, много воды. Пробуем — пресная, вот вам и Клондайк. Мы, как бак в оазисе, паники не было, все были предупреждены, малейшее нарушение будет жестоко пресекаться. Выстроилась очередь и весь нижний трюм получил по котелку воды.

На втором и на верхнем этаже жажда мучила всех, воды не хватало и им, и даже той прибавки, которую они отбирали у нас на бочку набрасывались и больше разливали. На втором этаже уже знали, что русские воду нашли. Мы, напившись и набрав воды в котелки, начали воду продавать, это было своего рода мщение, за ту жестокость по отношению к нам. Мы организовали патруль, чтобы не было беспорядка и со второго и верхнего этажа потянулась организованно цепочка с дарами. Порция воды отмерялась консервной баночкой из-под колбасы, эти квадратные баночки из гуманитарной помощи, которые сейчас продают, на базарах и в магазинах. Больше всего оценивались одеяла, которые роздали, но нам в нижний трюм они не попали. На удивленье, все было организованно и безропотно: товар баночка воды, товар — баночка воды, так заканчивался второй день. Свет к нам в трюм пробивался через щели верхнего и второго этажа мрак целый день, но глаза адаптировались. Вода заканчивалась, мы продавали им по сниженным ценам, воду выжимали через тряпочку. Вдруг сверху раздалась немецкая ругань крен, но спускаться к нам не решались. Так закончился второй день пути. У противоположного борта в разрастающемся озере стонали уже 5 человек. Не могу понять, до какой степени мы превратились в животных. Судьба этих умирающих людей в кошмарных страданиях, нас не волновала. Видимо, мы чувствовали, что нам уготованы такие же страдания, только более стремительные. Прошла вторая ночь. На третий день нас перегрузили на шикарный лайнер «Кап-Аркона». Перед тем, как покинуть «Атену», мы постелили все одеяла у левого борта и перетащили тела, души которых уже были на вылете в вечность. Мученья для них закончились, а вот что ожидало нас, это в следующем письме. За выпитую балластную воду никто не был наказан…

Основание: ГАРБ. Ф.Р-2105 Оп.1 Д.169.Л.84-89.

Документ № 59

Из письма-обращения бывшей несовершеннолетней узницы концлагерей Е.Е. Сахацкой c просьбой о подтверждении статуса бывшего малолетнего узника фашизма

Российская Федерация, г. Братск, 24 февраля 1995 г.

Дело в том, что во время войны я проживала на Украине в Киевской области.

Была угнана немцами в Германию, находилась в Австрии, брата родного сожгли в Германии, в концлагере.

He могу я через почту, достать нужные документы, чтобы пользоваться льготами военных лет. Подсказали мне, что Ваша газета» Судьба» поможет мне решить это вопрос. Обидно до слез что наравне со всеми ветеранами войны и работниками тыла я обделена льготами. Столько пережито горя и страха, была под бомбами, a теперь осталось ни с чем. Убедительно Вас прошу, если можно не откажите мне! Будьте здоровы и счастливы добрые люди!

Основание: ГАРБ. Ф.Р-2105 Оп.1 Д.169.Л.97-97об.

Документ № 60

Из письма-воспоминания Г.Н. Дмитриевой, бывшей узницы № 18007 концлагеря Равенсбрюк, секретаря Ростовской ассоциации борцов антифашистского сопротивления и жертв нацистских репрессий

Российская Федерация, г. Ростов на Дону, 1995 г.

…в 15 лет я прошла гестапо, тюрьмы и концлагерь Равенсбрюк мой лагерный номер 18007. Обо всём писать тяжело. Смерть висела над нашими головами ежесекундно! Запряженные в телеги возили песок, камень, шлак и трамбовали дороги лагеря каменным катком, а рядом охраняла и подгоняла с плеткой эсэсовка с собакой овчаркой. До сих пор снятся страшные сны как бьет эсэсовка и рвут собаки. Просыпаешься от крика в холодном поту 54. Это забыть нельзя!

Поздравьте через газету наших ветеранов благодаря им живем мы, и наши дети и внуки. А также всех узников с 50-летием освобождения!

Основание: ГАРБ. Ф.Р-2105 Оп.1 Д.169.Л.6-6об.