Правда об оккупации. Свидетельствуют очевидцы

Концентрационные лагеря, созданные гитлеровцами на территории Псковской области

• Город Псков (территория военного городка Завеличье, шталаг №372)
• Город Псков (дулаг №376)
• Город Псков, Пески (в 1,5 км от станции Псков-1)
• Город Псков, п. Кресты (территория машинно-тракторной станции)
• Город Гдов (лагерь военнопленных)
• Город Гдов (лагерь местного населения)
• Город Дно (бывшие казармы артиллерийского дивизиона)
• Село Колотушино (район аэродрома Гривочки)
• Деревня Нинково
• Город Новоржев
• Деревня Молково (Катеженский сельсовет, конюшни завода «Молково»)
• Город Петсерн (Печоры)
• Посёлок Плюсса
• Деревня Заполье
• Город Порхов (территория военного городка)
• Деревня Заполье (совхоз Полоное)
• Берёзовский лагерь (микрорайон в Порховском районе)
• Деревня Моглино (лагерь военнопленных)
• Деревня Моглино (лагерь местного населения)
• Деревня Овсище
• Станция Торосишно
• Посёлок Черех
• Посёлок Черняковицы
• Посёлок Грызавино (в 3-х км от г. Остров)
• Деревня Мясницы
• Станция Голебля
• Деревня Лудони (Лудонский сельсовет)
• Лагерь местного населения «Полякова мыза»
• Лагерь местного населения Долгорепецкого торфопредприятия
• Лагерь местного населения на Ваулинских гравийных разработках
• Лагерь Псковской льночесальной фабрики
• Лагерь Псковского завода «Пролетарий»
• Совхоз «Диктатура» (лагерь военнопленных)
• Лагерь местного населения на Грыавинских торфоразработках
• Деревня Перевоз (Рубиловский сельсовет)
• Лагерь в Невельском районе
• Город Великие Луки (территория летнего сада)
• Город Великие Луки (территория военного городка)
• Город Великие Луки (лагерь местного населения)
• Город Великие Луки (посёлок Рибяки)
• Город Невель (территория военного городка)
• Город Идрица (территория военного городка)
• Деревня Швыбры (Новый сельский совет)
• Деревня Кунино
• Деревня Максимиха
• Станция Опухлики
• Город Опочка (концлагерь полиции СД)
• Город Пустошка (ул. Октябрьская)
• Деревня Осиновец ( в 4-х км от г. Пустошка)
• Город Торопец (бывший монастырь)
• Село Усвяты
• Город Холм
• Деревня Усадище
• Деревня Сенькина гора (Новосокольнический район)
• Деревня Кисилевичи (Новосокольнический район)
• Деревня Капытово (Новосокольнический район)
• Деревня Корытово (Новосокольнический район)
• Дереня Зеленькино (Новосокольнический район)

---

Из сборника материалов о немецких разрушениях и зверствах, деятельности разведывательных и контрразведывательных органов в районах Псковской области, подвергшихся оккупации

Выписка из протокола допроса свидетеля Тимофея Васильева, 1930 г.р., жителя деревни Клескино
– В начале января 1944 года, около двух часов дня, к нам в деревню Стеги приехал отряд карателей. Они окружили деревню, на горке поставили пулеметы и начали выгонять всех жителей из своих домов. В основном это были женщины и дети, старики. Я тоже был среди задержанных. Кроме меня были также мои дедушка и бабушка, а также сестра Ляля 8 лет и братик Ларик, которому было 10 лет. Собрав человек 15, они их увели. Остальных подвели к амбару и поставили к стене. Потом они начали заводить в амбар. Как только человек переходил порог амбара, палач (он был в белой шапке) стрелял в спину или в голову жертвы. Раненые или убитые падали на пол. Если дети не хотели идти, то их насильно бросали в амбар, в кучу людей, которые уже лежали на полу в самом амбаре. Дети просили защиты у своих матерей — стоял душераздирающий крик и плач. Так было расcтреляно 45 человек. После этого зажигательными пулями амбар был подожжен вместе с ранеными и убитыми… Всего в тот день погибло от рук карателей 150 человек, а вся деревня (32 дома) была сожжена. Около амбара весь снег был в крови. Из 50 человек, которые стояли около амбара, удалось бежать только пятерым.

---

---

Из протокола допроса Семеновой Татьяны Ивановны (1888 г.р.), уроженки деревни Горбачево Ашевского (ныне Бежаницкого) района
– 1 января 1944 года прибыл отряд, в котором было три немца, а остальные — латыши и русские полицейские. Примерно в два часа дня они ворвались в деревню, выгнали на улицу весь народ (более 100 человек). Потом начали сортировать людей на две группы: молодых — в одну сторону, пожилых и детей — в другую. Всего молодежи было отобрано человек 15. Их сразу же под конвоем увели в деревню Сущево Бежаницкого района и поместили в лагерь. Говорят, что потом их отправили на станцию Дно. Оставшаяся группа в количестве 85 человек была загнана на скотный двор. Среди них были, в частности, Узман Антонина Сергеевна, 1910 г.р., два ее сына — Алик (12 лет) и Валерик (6 лет); Васильев Ефим Васильевич, 55 лет, его жена Феодосия Яковлевна, 56 лет, две их внучки, прибывшие из Ленинграда — Маргарита, 13 лет и Вера, 10 лет; Андреева Евдокия, 36 лет, ее дети: Клавдия 10 лет и Дуся 6 лет, Алексей 13 лет, Василий 15 лет; Зубова Мария, 35 лет с детьми: Лена — 10 лет, Нюра — 7 лет, Павлик — 6 лет и другие семьи. Как я уже говорила, всех их под конвоем отвели на скотный двор, где начался расстрел. Некоторые сумели скрыться, но тем, кто выбегал на улицу, стреляли в спину. Я выбежала тоже, а со мной дочь Анна 30 лет (была убита) и Настя 13 лет (ранена в ногу). Я упала в снег лицом и несколько часов пролежала, притворившись мертвой. При этом я слышала частую стрельбу. Из скотного двора убежали человек 6, не больше. После этого его сожгли вместе с убитыми и ранеными.

Из протокола допроса Грабовского Павла Васильевича, 1928 г.р., уроженца деревни Грабово, Марынского сельского совета Ашевского района
– 31 декабря 1943 года в нашу деревню Стега пришли двое молодых парней, которые начали выспрашивать у местных жителей, как им разыскать партизан, и имеются ли у них какие-то связи с партизанами. Девушка Зина, которая проживала в деревне Стега, рассказала, что такая связь у нее есть. Эти парни вскоре ушли, а на следующий день в деревню ворвался карательный отряд, в который входили немцы, латыши и русские полицейские. Они окружили нашу деревню, всех жителей выгнали из домов и потом разделили на группы. Стариков и детей они загнали на скотный двор, а молодых девушек погнали на станцию для отправки на принудительные работы. Каратели подожгли скотный двор, где находилось согнанное туда население. Среди них был я с бабушкой и две моих двоюродных сестренки: 10 и 6 лет. Люди кричали и просили о пощаде, тогда каратели вошли во двор и начали расстреливать всех, кто там был. Мне одному удалось спастись из всей нашей семьи. На следующий день я вместе с группой граждан из деревни Стега, которые работали на дороге, ходили туда, где был раньше скотный двор. Там мы видели трупы обгоревших женщин и детей. Многие лежали обнявшись. Перед расстрелом каратели раздевали свои жертвы: они снимали с населения хорошую верхнюю одежду. Одновременно в тот день каратели сожгли и всю деревню: 31 дом со всем имуществом.

Врач Любимов, работавший при немцах в районной больнице:
«Те больные, которые долго находились в моем отделении, избивались в полиции. Больная Тарасова рассказывала, что для этого там был специальный станок, куда загоняли обреченного и избивали резиновыми дубинками. Это же подтверждают и больные Доккер и Трифонова».
«Немцы били по нервным окончаниям, сплетениям и стволам, так что потом конечности немели, а в голове получался хаос. Наш шеф-врач Виссенридер однажды приказал дать больному (шизофренику Андрееву) смертельную дозу морфия на том основании, что с таким больным нечего возиться. Когда к нам поступила такая же больная Карленкова Лидия, то ей тоже приказали дать морфий. Когда я категорически отказался это делать на том основании, что у Карленковой трое детей, ее вскоре перевели в Псков и там, думаю, все равно отравили. В январе 1944 года к нам стали поступать больные белорусы-дистрофики, почти все со следами побоев. Пролежав один-два дня, многие умирали. Среди тех, кто выжил — Лугин, Буцвойл, Вербицкий, Кот, Сачко, Фурса и другие».
«30 ноября 1944 года жители деревни Пелково Долговского сельсовета были загнаны немцами в ледяную реку: Полевая Е., Степанова М., Антонова М., Новожилова Е. и Захаров В. (12 лет). Потом в обледенелой одежде они сутки провели в запертом сарае.

Из показаний священника отца Ивана (Иванова)
«В ночь на 8 июля 1941 года звери-фашисты захватили древний город Псков. Свое наступление они ознаменовали все уничтожающими пожарами. В ночь с 8 на 9 июля город запылал со всех концов. И в этом ужасном пламени погибли навсегда главные памятники Псковской древности: храмы Косьмо-Демьянский и Богоявлений на Запсковье, Николы со Усохи и Вознесенский монастырь на Советской улице, Ивановский монастырь за Завеличье. Остальные церкви Пскова были заняты под склады, казармы или кино. Во всем городе во время оккупации были открыты только два храма — Троицкий собор и Дмитриевская (кладбищенская) церковь. Одновременно с главным собором была открыта Пароменская церковь, но она проработала не дольше одного месяца — потом немцы переоборудовали ее под склад. И в таком состоянии, несмотря на все просьбы верующих перед миссией открыть ее, она оставалась до самого бегства фашистов. В Казанской церкви фашисты устроили кино, в церкви Михаила Архангела, Варлаамовская у фашистов были склады, Алексеевскую открыли только в ноябре 1943 года. На короткое время была открыта и Иоанно-Богословская церковь, что на Мишариной Горе, но потом немцы превратили ее в конюшню. Не лучшая участь храмов выпала на долю людей, преданных своей Великой Родине. С первых же дней захвата города немцами по улицам его гоняли колонны голодных, полуодетых и почти босых наших военнопленных. Жуткую картину представляли эти несчастные страдальцы, двигающиеся, как тени, держащиеся друг за друга от истощения. Не лучше выглядели и мы, «свободные», когда видели своих братьев, умирающих от голода и не имеющие никаких прав и возможности, чтобы оказать им посильную помощь. Здесь же на улице их избивали палками или прикладами, просто расстреливали тех, кто пытался помочь, а кто принимал таковую среди бела дня, на глазах всего народа тоже расстреливали, также пристреливали и тех пленных, кто не мог от истощения дойти до лагеря. Можно судить, каково было обращение в самих лагерях. Осенью все мужское население было отправлено в Эстонию, в лагерь, что располагался под Печорами. От голода, холода и побоев, всевозможных пыток и расстрелов много верных сынов своей Родины не вернулось к своим семьям, а также много их погибло казнью на виселицах, которые были устроены на базарной площади. А какие зверства творились над беззащитными семьями евреев? Зимой 1941-го их превратили в рабочий скот, заставляли в мороз и непогоду сгребать снег с тротуаров и дорог и на себе вывозить его, а также все нечистоты города на свалочные места. Но такими жертвами фашисты не удовлетворились, и вскоре евреи начали исчезать из города, и народная молва говорила, что они все были расстреляны. Когда доблестная Красная Армия погнала фашистского зверя с нашей родной земли в его логово, то он в припадке бессильного бешенства, свое зло стал вымещать на беззащитном русском населении. Пламя огня, как в первые дни оккупации, начало опустошать наши села и города вместе с населением, которое пряталось от насильственной эвакуации. Люди становились жертвами массовых расстрелов (деревня Ланева Гора), динамитных подрывов в церквях (погост Рюха, деревня Добрывитки Псковского района) и пр. зверств. Те, кто случайно избавлялся от быстрой, но мучительной смерти, попадал в лагеря на медленное, но также мучительное вымирание от голода, холода, сыпняка и других видов болезни. В нашем Псковском эвакуационном лагере, который размещался на окраине военного городка, что на Завеличье, зимой 1941 года умерла не одна сотня стариков и детей из-за отсутствия пищи и тепла, а сколько их умерло в дороге — и вовсе трудно учесть. В псковских лагерях, где находился и я со 2 марта 1944 года, мы еще кое-как перебивались взятым из дома, но когда нас, 11 марта, повезли в Литву и заперли в Шауляйские лагеря на баланду, в дырявые, без отопления и стекол бараки, приспособленные на 500 человек, поместили свыше тысячи завшивевших и запаршивевших в дороге, то здесь понятие о смертности по обстоятельствам и условиям жизни превосходило всякие границы.
После эвакуации населения из города фашистские варвары занялись грабежом древних икон, книг и утвари, хранившихся в храмах Пскова и окрестностей. По словам гражданина Алексеева Михаила Алексеевича, участие в этой грабительской работе принимал некто Сабуров Николай Дмитриевич, служивший в миссии заведующим иконописной мастерской и вместе с ней прибывший в Псков из Латвии. Одновременно с вывозом псковских святынь были сожжены и храмы: подворье Печорского монастыря в Краснофлотском переулке, Успенская и Иоанно-Анненская церкви по улице Калинина, Сергия с Залужья на улице Свердлова и взорвана Никитская на улице Горной. Вообще зверства фашистов к мирному русскому населению, варварство к памятникам Псковской древности неописуемы, и во время оккупации и жизни в них они проявились в самой ужасно неизмеримой мере.
Да воздаст им наша родная, непобедимая Красная армия сторицей по делам их».
Подпись: отец Иван (Иванов), священник

Из показаний на суде потерпевшей Анны Даниловой (1921 г.р.), жительницы деревни Ланева Гора
– Сначала нас согнали в центре деревни, у колодца. Солдаты примерно полчаса совещались: видимо, решали, что с нами делать. Говорили на своем языке, потом один из них приказал, чтобы мы шли по своим домам… Когда мы вошли в свой дом, то сопровождающий нас охранник остался на улице. В доме мы находились минут 20, потом я увидела, как из соседнего дома (там проживала семья Дмитрия Федорова, у них было 6 человек) вышел солдат и пальнул из автомата одиночным выстрелом по их крыше. Видимо, этот патрон был зажигательный, потому что все сразу же загорелось. Потом этот каратель пошел в наш дом…
Войдя в прихожую, он выругался матерно по-русски и приказал всем повернуться к нему спиной. После этого он начал стрелять. Были убиты моя мать, отец. Я была ранена в ногу. Тетя упала, но осталась невредимой. Когда я очнулась, то наш дом уже горел. Тетя мне сказала, что нужно уходить. Когда я выбралась на улицу, то карателей не было видно. Всю ночь я пролежала в окопе, пряталась, потому что боялась, что они вернутся, а на утро меня нашел какой-то парнишка и на подводе отвез в соседнюю деревню Дмитрово…

Из показаний на суде потерпевшей Галины Удальцовой (1934 г.р.), жительницы деревни Ланева Гора
– Сначала в нашу деревню пришли партизаны. Они наблюдали за карателями, которые были в соседней деревне Зайцево. Мы, ребята, все бегали вокруг них. Но партизаны нам сказали: «Ребята, идите прочь!» И мы разбежались по домам. Потом в деревню приехала машина с карателями, и был бой… Мы спрятались в окопе и там сидели, пока снова не пришли каратели. Они нас выгнали и погнали к колодцу, в центр села. Там был офицер в шинели. Он допрашивал мальчишку, которому было лет 10. На ломаном русском он спрашивал, почему тот не сказал, что в деревне были партизаны, но тот молчал. Его за это таскали за уши, били прикладом. Били прикладом и Сергея Манцерова. Потом его сбили с ног, били ногами, сломали переносицу. У него очень сильно шла кровь. Каратели говорили не по-русски, а потом скомандовали: «По домам!» Некоторые обрадовались, что нас отпустили, а кое-кто из старушек даже кланялись: дескать, спасибо, что отпустили. Но нас погнали, как скот: кто отставал — били прикладами… Когда мы пришли в свой дом, то за нами вошли двое карателей, которые сразу начали стрелять: я видела, как упали моя сестра, маленький братик… Потом дом загорелся, и стало трудно дышать от дыма. Я стала плакать, ничего не было видно. На окне кричал кот, мы с мамой поползли к окну. Рама уже горела, мы ее толкнули, и она вывалилась. Сначала вылезла я, а потом мама. Сверху сыпались головешки. Кругом были стоны и крики. Мама сказала: не шевелись, а то увидят и добьют.

Из показаний на суде потерпевшей Евдокии Хитровой (1908 г.р.), жительницы деревни Ланева Гора
– Из обвиняемых я узнаю только одного — рыжего (свидетельница указывает на Августа Кукка). В 1943 году я проживала в деревне Ланева Гора. Между нашей деревней и деревней Корзули есть небольшая речушка, а над нею был мост. Кто-то разобрал этот мост. Каратели пришли и сказали: если не восстановим этот мост, то они нас покарают. Все жители этой деревни ходили потом исправлять этот мост. А на другой день каратели приехали на машине в нашу деревню. А в это время у нас прятались партизаны — они засели в срубе дома и приняли бой с карателями. Была стрельба, потом партизаны ушли. А минут через десять после этого нашу деревню атаковали каратели. Кто как спасался, многие при этом убежали, а я поползла огородом к окопу. Вскоре к этому окопу подошли каратели, залопотали по не-русски и стали выгонять нас из окопа. Мы вылезли, и нас погнали в деревню. Там мы сидели в центре, на завалинке у колодца. Рядом был пулемет, а они — каратели — все время лопотали не по-нашему, нам было не понять. Пока они совещались, перед нами расхаживал ихний офицер в короткой сивой шинели. На груди у него была какая-то кокарда, и они при этом все разговаривали не по-нашему. А потом нам скомандовали: «По домам!». Некоторые обрадовались, А старухи Григорьева и Анна Филиппова даже стали кланяться и говорить: «Спасибо, что отпустили». А солдаты тем временем погнали нас по домам: кто вперед бежал — тех били. А кто отставал — тоже били. Мы зашли в свой дом, а за нами — двое солдат. Один автоматом окно выбил, но не стрелял. Я испугалась и вскрикнула, а потом села на диван. Дочка (ей было 6 лет) в угол, а мальчик сосал у меня грудь. Каратель встал на пороге, повернулся к нам и стал стрелять: первая пуля попала в ребенка, который был у меня на руках. Он даже не пошевелился — его сразу убило. Вижу, девочка моя упала назад. Солдат пострелял в нас и ушел. В избе у нас были еще две козочки. Они кричали, при этом другой каратель дом зажигал. В дом мы зашли вчетвером: я и трое детей. Двоих моих убили, я сама была ранена в плечо и лицо — в трех местах. Расстреливали нас в 12 часов дня, а в деревню Рыково я приползла в 12 часов ночи… Как я выползла из горящего дома, я не помню. Помню, что девчонка меня все тянула, и я вывалилась из окна.

---

---

 

Из показаний на суде потерпевшей Тамары Ивченковой (1928 г.р.), жительницы деревни Ланева Гора
– Это случилось 22 октября 1943 года. Наша семья состояла из семи человек: мама, папа, я, сестра, 1930 г.р., вторая сестра 1932 г.р., брат 1934 г.р. и маленькая сестренка 1941 г.р. Наш дом находился, если идти от деревни Корзули, 12-м по счету, слева. Фамилия моего папы была Федоров Дмитрий. Утром 22 октября я узнала от папы, что в деревне партизаны, и должен быть бой. Мы стали сносить все необходимые вещи в окоп, который был на огороде, а потом наша семья там и укрылась. К нам в окоп пришла еще семья Комаровых — 6 человек, семья Даниловых и еще кто-то — я уже просто не помню. Через некоторое время мы услышали в деревне стрельбу. Потом все стихло, потом к нашему окопу пришли каратели и начали нас из него выгонять. В нашем окопе было много детей, они все кричали. Каратели нас погнали к колодцу, в центр села. Там было уже много народу. На колодце стоял пулемет. Карателей было очень много — больше, чем жителей. Моего папу они не били, так как у него на руках была 2-летняя девочка. Били Степанова, еще кого-то — я не помню. Потом нам скомандовали: «По домам!». И мы пошли всей семьей, а за нами пошли три патруля с автоматами. И семья Комаровых пошла, за ними также шли патрули — сколько я уже не могу сказать. Мы знали, что нас ведут на расстрел. Мама при этом мне сказала: «Хоть бы ты живой осталась!» Мы зашли в дом, мама — к иконе: «Спаси нас, Господи!» А я в это время упала: то ли от страха, то ли от того, что начались выстрелы. Я лежала, а когда солдаты уже ушли, я подняла голову. Вижу, что все убиты, всюду кровь, а моя двухлетняя сестренка звала папу — она была жива. Я увидела, что наш дом горит, я как-будто обезумела и сразу выпрыгнула из окна, а девочка осталась там, еще живая. Я ползла в поле, по канаве и лежала в воде, пока не стемнело. Вся деревня горела, и я убежала в другую деревню. Вся наша семья — 6 человек — погибла. На другой день я с Комаровой Леной пошла в нашу деревню, на пепелище, и собрала обгорелые косточки своих родных и захоронила. Мне тогда было 15 лет. Наша семья, как вошла в дом, так и стояла. Только мама бросилась к иконе. Родители карателей ни о чем не просили. Они сразу же начали стрелять. Останки своих родных я похоронила на кладбище в деревне Русских. После этого я ушла из своей деревни и больше там никогда не была.

Из показаний на суде свидетеля Устиньи Степановны Вихровой (1903 г.р.), жительницы деревни Ланева Гора
– В день расстрела я была в Пскове, а в деревне оставалась моя мать, Авдотья Ефимовна (ей было 70 лет) и моя дочь — Женя Иванова, 7 лет. Все они были расстреляны карателями. Кроме того, в нашем доме жила беженка Мария и двое ее детей — мальчики. Выжили только ребята — они в тот день куда-то убежали, а Марию расстреляли вместе со всеми.

---

---

 

Из показаний на суде свидетеля Евдокии Кипровской (1926 г.р.), жительницы деревни Ланева Гора
– Свидетелем расстрела я не была, так как в тот день гостила у своей тети. Она на следующий день мне и сказала, что эстонцы сожгли деревню, а всех ее жителей расстреляли. При этом погибла вся моя семья — Манцеровых. Как только я узнала о случившемся, я побежала в деревню. За деревней Рюхой я встретила своего дядю. Он мне сказал: «Куда ты бежишь, там уже нет никого — всех расстреляли». Он ехал на лошади в Ланеву Гору, и я поехала вместе с ним. Там, на пепелище, мы собрали кости родных в ящик и захоронили. Уже потом, со слов выживших односельчан, я узнала: как только каратели пришли, то они сразу же оцепили деревню. Народ согнали к колодцу. Здесь же избили моего папу — Сергея Манцерова, еще кого-то, а потом сказали, чтобы мы шли по домам. Мы тогда жили в здании бывшего правления колхоза, что на углу. В доме было три комнаты, в одной из них жили мы, а наверху — дядя, Лаврентьев Федор, со своей семьей. Когда они шли домой, то за ними шел конвой. Когда наши зашли в дом, то дядя Федор сказал моему отцу: давай сейчас с тобой спрячемся, женщинам и детям они ничего не сделают, а нас могут расстрелять. Но папа сказал: если помирать, так вместе. И никуда не побежал, а дядя Федор как-то выбрался и убежал на колхозный двор, где спрятался в соломе. Он слышал, как каратели очередями из автоматов расстреливали оставшихся там людей. Люди кричали. А когда загорелся двор, то дядя Федор вылез оттуда и прибежал в дом: там уже никого в живых не было — всех убили… В этом доме погибло 11 человек, из которых было 4 женщины и 7 детей и мой отец — Манцеров Сергей. В живых остался только мой дядя — Федор Лаврентьев.

Из показаний на суде свидетеля Михаила Осипова (1923 г.р.), жителя деревни Ланева Гора
– В октябре 1943 года я жил в деревне Ланева Гора… Мы, мальчишки, накануне того дня, как будто предчувствуя недоброе, собрались и ушли ночевать в деревню Дмитрово. Утром встали, а когда сели завтракать, то услышали стрельбу, а затем увидели, как горит деревня Ланева Гора. Мы бросились туда бежать и уже из кустов наблюдали всю картину. Она горела с двух концов, но жителей не было видно. Некоторые ребята хотели бежать туда, но я их не пустил, так как еще была слышна стрельба, и мы пошли в деревню Ореховичи. Все разошлись, а я остался с Петром Федоровым. Вечером мы пошли с ним в Ланеву Гору. Не доходя километра, мы встретили Тоню Филиппову. Она была ранена в руку и рассказала нам о случившемся. Мы видели, как с поля в деревню шли коровы — они сильно мычали. Когда мы пришли в деревню, то я увидел, что наш дом сожжен. Я постоял рядом с ним, но не долго, так как боялся, что каратели снова вернутся… В центре деревни я потом увидел разбитую машину, два обгоревших трупа партизан. Было жутко, и я ушел из деревни. Свою мать я встретил через день или два. Она была также ранена. Отец мой с сестрой был в тот день в Пскове, а брата моего убили каратели в окопе. Мать дома расстреливали, но не убили, а только ранили. Она-то мне и рассказала, что как только каратель вошел в дом, она сняла со стены икону и сказала, чтобы он в нее не стрелял и заслонилась иконой. Но тот ее не стал слушать и выстрелил из автомата. Пуля прошла вскользь и ранила мать в шею, но не убила. Солдат вышел и потом поджег дом. Когда мать очнулась, то все уже горело, и она по дыму уползла в огород, а оттуда — в деревню Рыково. Мать умерла в 1968 году. Окоп был вырыт за нашим домом, там прятался мой брат, там его и убили. С декабря 1943 года я находился в партизанском отряде Воробьева.

Из показаний на суде свидетеля Елены Комаровой (1899 г.р.), жительницы деревни Ланева Гора
– В октябре 1943 года я с семьей проживала в деревне Ланева Гора. Моя семья состояла из четырех человек. Сама я и трое моих детей: дочь Тоня 1927 г.р., Валентина — 1930 г.р. и сын Николай, 1932 г.р., а старший сын был в партизанах…
В нашей деревне был бой партизан с эстонскими карателями. Потом партизаны ушли в лес, а мы спрятались в землянке — всего нас там было 20 человек. Потом пришли трое вооруженных эстонцев и сказали, чтобы мы шли в деревню: мужчины налево, женщины направо. Мы с ребятами хотели бежать в поле, но их не пустили. В центр деревни, где нас собрали, пришел переводчик и стал спрашивать у мужчин (их было человек 5): почему никто не сказал, что в деревне партизаны? Всех перебрал, потом их стали бить прикладами. Лесника — дядю Ивана Степанова сильно били. Потом прикладом ударили Нефедову. Она упала, ее стали ногами топтать. Потом скомандовали: «Всем по домам!» Я пошла с детьми в свой дом, а за нами каратель. Подхожу к дому и вижу, что солдаты в наших вещах роются — около дома стояли наши чемоданы, валенки и всякое другое. Смотрю и наш каратель к ним пошел, тоже начал рыться в вещах. А я как зашла в дом и сразу же с детьми в подвал и закрыла его. Из подвала была дверь — прямо в огород. Хорошо, что она не была закрыта. Мы — в нее, а там — в сад. Хорошо, что там была небольшая куча соломы. В нее мы и зарылись, там и сидели, пока все не кончилось. Пока мы сидели в подвале, то я слышала, как наш каратель по дому шарился, дверями хлопал, ругался. Потом вышел, и, видно, дом запалили, потому что все дымом заволокло. Так наша семья и спаслась. Потом, когда скот пригнали домой, мы вылезли из соломы и пошли к окопу. Там мы нашли раненую Данилову… Из соседей кто остался жив, кто погиб, я уже не помню. Тогда сразу же посчитали и оказалось, что было убито карателями 55 человек и 5 – остались живы. А семья Федоровых погибла полностью: из семерых человек осталась одна девочка.

Из показаний на суде свидетеля Алексея Дмитриева (1930 г.р.), жителя деревни Ланева Гора
– В 1943 году мы жили в Ланевой Горе. Наша семья состояла из четырех человек: старший мой брат был в партизанах, отец — Семенов Дмитрий, мать — Сергеева Ефимья и я. Наш дом стоял на краю деревни, слева, если идти со стороны деревни Корзули. В нашем доме был партизан-наблюдатель. Как только показались фашисты, он сел на лошадь и поскакал. Я видел, как проехала машина с немцами. На кабине еще стоял пулемет. Мы почувствовали, что может быть бой и ушли в землянку. Потом была стрельба, и затем все стихло. Потом к нашей землянке подошли двое фашистов и погнали нас в центр деревни. Там уже было много народу. Фашисты говорили не по-русски. Мужчин потом били прикладами, а за что, не знаю. Потом стали разводить народ по домам. Дождались и мы своей очереди. Вместе с нами пошли семья соседа Михайлова Ивана с детьми (всего их было 7 человек) и старуха Степанида. Около дома Степаниды мы остановились: дом Михайлова уже горел, и он говорит:
– Куда мы пойдем, ведь наш дом-то уже сгорел.
А Степанида и говорит: «Пойдем ко мне, все равно я одна живу». Все они и пошли туда, а за ними трое охранников. Вскоре раздались выстрелы, а мы остались стоять на дороге. Мать тут говорит: «Давайте бежать, а то и нас расстреляют». Мы бросились в сарай, а оттуда, через вторую дверь, в огород, там в капусте и спрятались. Наш дом зажгли, а мы все лежали в огороде. Из грядок мы выползли, только когда стемнело… Пригнали коров с поля, мы забрали свою и ушли ночевать в деревню Корзули. А потом утром ушли в лес, потому что боялись, что и туда придут каратели. Мы после ходили в деревню. У дома Степаниды под углом я видел труп Михайлова с девочкой на руках — оба были обгоревшие. На пепелище дома Степаниды мы потом видели много обгоревших трупов. В этом доме были один мужчина, четверо детей и две старушки, а также жена Михайлова. Был ли сам Михайлов убит около дома, я не знаю. Ему было на тот момент около 45 лет.

Из показаний на суде свидетельницы Марии Бариновой (1928 г.р.), жительницы деревни Ланева Гора
– …В тот день, когда сожгли деревню, мой брат и мать были в городе, папа убежал в лес, а я могла бы убежать, но почему-то не убежала. За деревней была большая силосная яма. Рядом с нею были скирды овса и ячменя. Я и сидела в этой яме. Там же была Васильева Мария с 3-летним сыном, Александра Агафьева, 50 лет, беженец-старик лет 60-ти с двумя детьми своей дочери — всего 7 человек. А бабушка осталась в доме. Ей было 90 лет, она совсем не могла ходить… Потом к нам пришел немец и зажег две скирды. Потом он подошел к нам, постоял, посмотрел на нас. В деревне уже горели дома. Я очень просила немца, чтобы он спас мою бабушку, показывала на горящий дом. Мне было очень жалко бабушку, но немец ничего не сказал, а повернулся и пошел от нас прочь. Он в нас не стрелял и ничего нам не сделал. Чем он зажигал дома, я не помню… Люди потом говорили, что это был эстонский карательный отряд.
Вопрос судьи: Это вы, Кангур, убили бабушку?
Подсудимый Кангур: Эту старушку мы убили вдвоем с Августом Кукком. Стреляли сразу с двух винтовок.
Подсудимый Кукк: Я с Кангуром убил эту старушку. Она металась в окне горящего дома.

Из показаний Анисимова В.П.
Я, старший следователь Управления КГБ при Совете министров СССР по Псковской области капитан Рябчук допросил в качестве свидетеля Анисимова Павла Василевича, 1912 г.р., уроженца деревни Гром Новоржевского района Псковской области, русский, гражданин СССР, из крестьян, беспартийный, женат, 8 классов, место работы: кочегар чулочно-носочной фабрики в г. Псков.
Анисимов В.П. предупрежден за дачу ложных показаний по ст. 182 УК РСФСР
– До начала войны я жил в г. Псков, на улице Ленина, 3 и работал на городской электростанции. Когда началась война, я сделал попытку пробраться в Ленинград, однако, мне это не удалось, так как все дороги перерезаны. Я был вынужден вернуться в Псков, но он был уже занят немцами. Из дома, где я жил, немцы выселили всех жителей, так как они устроили там полицию. Я был вынужден поселиться в другом месте и снова пошел работать на электростанцию, но вскоре был арестован, поскольку они заподозрили, что я уходил из города в партизанский отряд. Под стражей я находился 30 дней, а затем был снова освобожден, и опять поступил на электростанцию. В начале октября 1941 года я был вновь арестован немцами и был помещен в камеру при полиции на ул. Ленина, 3. Затем меня перевели в тюрьму, где я находился примерно до 22 июля 1942 года. Потом в группе заключенных нас отправили в лагерь деревни Моглино около Пскова. Там я содержался до октября 1943 года, при этом нас периодически гоняли на работы. Примерно 16 октября, в группе заключенных (всего нас было, как мне кажется, около 400 человек), я был переведен в концентрационный лагерь Саласпилс под городом Ригой. Потом был отправлен в Штудхоф, затем в лагерь Аушвиц (Освецим), и далее — в Австрию, где я находился в различных лагерях до освобождения войсками союзников. Освобожден я был 5 мая 1945 года из лагеря Маутхаузен и затем репатриировался в Советский Союз.
…Моглинский лагерь, где я находился с 1942 по 1943 годы, состоял из двух частей. В одной части содержались советские военнопленные, которых к моменту моего прибытия в лагерь было немного — менее 20 человек. Во второй части содержались гражданские лица, как мужчины, так и женщины. Надо сказать, что я слышал, что раньше в этом лагере было много советских военнопленных, но они все погибли. Рядом с лагерем была могила, где были похоронены советские военнопленные. Как я слышал, там было похоронено около 500 человек. На могиле стоял крест и станок от пулемета. Как мне сказали, это должно было символизировать неволю и доблесть погибших. В нашей половине лагеря размещались гражданские заключенные, арестованные немцами по подозрению в связях с партизанами. Мы размещались в бывшей конюшне, где до войны стояли лошади, принадлежащие погранотряду. Большая часть конюшни предназначалась для содержания мужчин, а в отгороженной части находились женщины. Кроме русских в лагере также находились евреи и цыгане, причем в их числе были также старики, женщины и дети разных возрастов. Охраняли нас военнослужащие немецкой армии, одетые в немецкую форму зеленоватого цвета, причем на рукавах у них было вышито латинскими буквами СД. Что это означало, я не знаю. Эти охранники были в основном молодые люди по национальности эстонцы. Из разговоров с ними я узнал, что большинство из них происходило из семей кулаков, имущество их родителей было отобрано, поэтому они поступили на службу немцам, чтобы мстить советской власти.