№61-65 — Коллекция писем бывших малолетних узников фашизма из фондов газеты «Судьба» Государственного архива Республики Бурятия

В 2023 г. Государственный архив Республики Бурятия принимает участие в гранте «перекличка…..» реализуемым БФ газета «Судьба». В целях обеспечения доступа к уникальным архивным документам, их популяризации как часть грантового проекта была задумано — создание электронной коллекции писем бывших узников с последующим их представлением в сети Интернет.

В результате анализа архивных документов фонда № р -2105 «газета Судьба — издание международного Союза бывших малолетних узников фашизма» были выявлены 50 писем за период 1991-2004 гг.

В результате выполненной работы пользователям предоставлена возможность увидеть, как общий перечень документов электронной коллекции, так и получить доступ к электронному образу оригинала.

Электронная коллекция доступна на сайте газеты «Судьба» и Государственного архива Республики Бурятия www.gbu-garb.ru. 

Документ № 61

Стихотворение «Спасибо Вам, седые ветераны», написанное бывшей узницей №18007 концлагеря Равенсбрюк Г.Н. Дмитриевой

Российская Федерация, г. Ростов на Дону, 1995 г.

Спасибо Вам, седые ветераны!

Спасибо Всем!

Кто отстоял Отчизну — мать!

И тем, кто не вернулся с поля — брани,

И отдал жизнь, чтоб жили мы сейчас!

Мы помним Вас!

И не забудут наши дети, внуки,

Как Вы спасли народы всей земли,

От ненавистного коричневого смрада,

фашистской все сжигающей чумы!

Мы помним эти годы грозовые,

Как оторвали нас с родной земли

И бросили в концлагерь на мученье,

Где в пепел превратиться мы должны,

Под сапогом стонала вся Европа,

Колючей проволокой окутана во тьме,

Собаками затравленная юность,

Томилась ожиданием весны.

Крепились мы в застенках Равенсбрюка,

Сердца стучали гневом к палачам,

Вам, мы обязаны спасеньем,

Живите в мире братья и отцы!

Нам не забыть во век Победы Вашей

Освобожденья Вы нам принесли,

Спасибо Вам, седые ветераны!

Поклон вам низкий от узниц всей земли!

Основание: ГАРБ. Ф.Р-2105 Оп.1 Д.169.Л.7.

Документ № 62

Рассказ «Самое страшное? Газовая камера и крематорий» из письма в редакцию посвященного судьбе Г.И. Капустьяна, малолетнего узника концлагеря «Бухенвальд»

Российская Федерация, 1995 г.

Рассказ о жестокой судьбе этого человека хочется начать с конца, с пролога, Каждому, кто хотя-бы раз посетил наш приветливый южный город Новороссийск легко представить солнечный летний день, нашу уникальную бухту, созданную самой природой с сине-изумрудным переливом легкой зыби, цепь высоких гор и иностранные корабли на рейде и под загрузкой у причалов, над которыми кружат белоснежные облака – чайки.

Именно в такой ласковый летний день, у пирса лесоторгового порта итальянский корабль загружался досками. Их укладывали в трюме наши докеры, а элегантный итальянский предприниматель, внимательно наблюдал за их работой. Изредка делал замечания на русском языке, правда не совсем правильно, но понятно, выговаривая наши слова, как-же так случилось (судьба?), что его внимание привлёк один из докеров. Стройный, молодой, ловкими движениями, быстро, чётко без суеты — выполнял свою работу. Долго и изучающе смотрел итальянец на того человека. Почти правильные черты лица, большие усталые и грустные глаза, натруженные руки и удивительно густая шевелюра совершенно седых волос. Да именно это так удивило итальянца. Совсем молодой и совсем седой, но… почему? Перерыв. Седоголовый докер сел на палубе закурил, задумался. Было в нем что-то загадочное, какая-то затаённая боль и грусть. И итальянец решился. Подошел, немного посидел рядом и спросил:» Ты, ведь, ещё молодой, почему носишь на своих плечах голову старика, почему ты совсем седой!?» Этот вопрос, прозвучал так сочувственно и дружески, что прервал течение мыслей докера и вернул его к действительности. Он вопросительно взглянул на итальянца и помолчав, медленно ответил: «Ты, ведь, не старше меня, а тоже с сединой».

«О! Ответил итальянец, — я поседел ещё юным юношей, я побывал в фашистском лагеры смерти — Бухенвальд называется! Словно черная туча пронеслась перед взором докера, он быстро встал, погасил недокуренную сигарету долго молча смотрел на итальянца, недоумевая медленно повторил: да, Бухенвальд. Ты и представить себе не можешь этот страшный лагерь смерти». «Могу с грустной улыбкой ответил докер, ещё как могу! Я почти три года был узником в этом Бухенвальде! Теперь вскочил со своего места итальянец — «Брат, русский брат»! Они обнялись. Всех, кто из России он называл русскими, не вникая в национальность. Что было дальше, сколько горестных «А помнишь»? каждый по мере своего воображения <…>.

Ведь встретились в Новороссийском порту совершенно случайно, два бывших несовершеннолетних узника одного из самых жестоких фашистских лагерей смерти – Бухенвальда. Как же всё-таки им удалось выжить, дожить до Дня Победы, вернуться на Родину? Судьба?

Капустьян Григорий Иванович — родился в г. Новороссийске в 1928-ем году. Рос в дружной, рабочей семье, — мать, отец, трое детей, три брата — он старший. Жили на Мефодиевке (так и до сих нор называется эта часть города, за железнодорожным вокзалом) на улице Западной. Бегали босоногие мальчишки со своими сверстниками, по своей, каменистой улице, гоняли мяч, ходили в горы, которые так близко от дома, ходили и за горы, «за перевал», играли, смеялись, дрались, мирились и- были счастливыми. Было детство, которые оказалось таким коротким и сразу закончилось словом — война! Война какое страшное, беспощадное, жестокое слово! И прощай, детство. Как-то сразу, на фоне общей беды стали взрослыми мальчишки. Стали мечтать — как бы уйти в партизаны. На фронт их, в 14 лет не брали. А вот в партизаны-возьмут» уверенно сообщил Гриша своим друзьям. Мы бы там разведчиками были». Но, Новороссийск ещё не был оккупирован фашистами и партизан вблизи не было. Они были на западе, в Белорусии, а наш город только готовился к обороне и сопротивлению.

Город наш бомбили с первых дней войны, было много жертв и среди мирного населения. В 1943 году Гриша попал в оккупацию со всей своей семьей в городе Новороссийске. Полностью весь город так и не был оккупирован, линия фронта проходила в городе. Вся вторая часть города, прилегающая близко к горам, была объявлена фашистами запретной зоной, жители выселены и предупреждены, что будет немедленно расстрелян всякий что появится на в запретной зоне. В первые дни оккупации всех жителей с запретной зоны, под конвоем выгнали из города Новороссийска сперва в г. Тамань, дальше в Керчь, Джанкой, Херсон, поселили в такие — холодные и сырые амбары, ни нищи, ни одежды. Я был членом подпольной организации — рассказывает Григорий Иванович — которая действовала на оккупированной территории в г. Херсон, связь имел с полковником, который ещё в Западной Украине имел связь с партизанским отрядом Колпак». Мы с ребятами — нас было пять человек, все из Новороссийска — стояли на железнодорожном вокзале в г. Херсон. Полковник (он был одет, как и мы) отозвал меня в сторону и сказал: «Мне нужна твоя помощь. Сейчас подойдет немецкий эшелон и один вагон-посредине – пассажирский, в нем едет немецкое командование — офицеры, — все пьяные и спят. Зайдёшь в вагон. В первом купе, направо, на стене висит офицерский планшет (видимо сам он там уже побывал, но не смог взять) — возьми его и быстро спускайся ко мне. Подошел эшелон, пассажирский вагон оказался возле меня. Я быстро вошел (немцы спали, были славно пьяны), взял планшет, спрятал под куртку, спрыгнул на перрон. Быстро пошел вдоль эшелона.

В это время меня заметил немецкий патруль из охраны эшелона и крикнул чтобы я остановился.

Я побежал, он выстрелил. Не попал. Я быстро побежал, вдоль здания вокзала, смешался с толпой. Заметил в подвале вокзала окно с разбитым стеклом и быстро швырнул туда планшет. Побежал дальше. Патруль было потерял меня в толпе, но потом догнал, поймал и повел меня к офицеру.

Я был рад что пославший меня за планшетом видел куда я его бросил. Патруль сказал офицеру что я убегал от эшелона и от него. Офицер приказал отвести меня в гестапо г. Херсона. Там меня обыскали — ничего не нашли. Это страшное время никогда не забуду. В гестапо меня держали около 4-х месяцев: издевались зверски. Обычно на допрос вызывали за полночь. Посадят на стул, свяжут руки и бьют. По лицу, почем попало и плетью, и руками. Когда теряю сознание обливают холодной водой и опять задают одни и те же вопросы.

Спрашивали почему я был возле военного эшелона и почему бежал от военного патруля. Я отвечал одно и тоже. Был на вокзале, подошел эшелон хотел уйти. Патруль стрелял я испугался и побежал. Потом они решили, что я еврей. Раздели до гола, проверили. Убедились, что нет. Тогда они били и спрашивали не партизан ли я? Так и не выяснив кто же я избили и отправили в тюрьму в г. Николаев. Я был весь в синяках и кровоподтеках с распухшим лицом. Тюрьма была переполнена. Меня поместили в камеру №1, номер я увидел на двери камеры.

Через сутки нас погрузили в товарные вагоны, которые были кругом обложены колючей проволокой, чтобы не убежали. Из тюрьмы выгнали всех, нас было очень много, разного возраста, разных национальностей. Дети, пожилые, подростки. Нас закрыли и состав стоял трое суток. Не кормили, иногда давали воду. Потом немец сказал, что «Освенцима» т.е. нас повезут в лагерь уничтожения людей Освенцим. Но, когда привезли — оказалось, что нас не принимают — лагерь был переполнен евреями, которых заставляли ждать своей очереди на уничтожение. Наш состав поставили в тупик и держали несколько суток, но прибывали новые партии евреев — их отправляли в первую очередь. Потом нас, измученных голодом, страхом и теснотой, повезли в Германию, в другой не менее страшный фашистский концентрационный лагерь — Бухенвальд, в шести километрах от города Веймар.

В дороге нас не кормили — давали, но одной ржавой селёдке на сутки-и это почти без воды. Удивительно, как выжили.  Эшелон загнали в тупик, подали машины с прицепами и под охраной эсэсовцев привезли в лагерь Бухенвальд. Возле лагеря высадили, построили, по пять человек. В лагерь пропускали по счёту. В лагере пригнали к бане. Всех раздели, выстригли на голове дорожки крестообразно и выдали полосатые халаты, брюки, чепчик и обувь на толстой деревянной подошве с перепонкой вверху. Сразу выдали и номера, и винкель (треугольник красного цвета с буквой Р). Номер и винкель надо было носить было на <…>.

И с этого момента у нас не было ни имени, ни фамилии. Нас называли только по – номерам. Я был № 36511. Поселили в грязные и холодные деревянные бараки с трехъярусными нарами. Так началась лагерная жизнь. Постепенно осмотрелись, лагерь большой и многонациональный: французы, итальянцы, бельгийцы, чехи, югославы, поляки даже американцы и немцы-узники. И очень много наших военнопленных. В бараки поселяли по национальной принадлежности – французский барак, польский, русский и т.д. Жизнь в этом лагере буквально висела на волоске. За малейшую провинность (например, громко засмеялся можно было угодить в карцер, а оттуда замученным до полусмерти в газовую камеру и крематорий.

Узников били плетьми показательно перед всем лагерем (не так ответил, не так сделал или просто кому-то не понравился). Лагерь был обнесен колючей проволокой в несколько рядов, по которой постоянно проходил ток высокого напряжения. Сторожевые вышки, эсэсовцы и огромные, откормленные черные собаки-овчарки — наводившие ужас на всех особенно на детей и подростков. В сравнении с ними волки были не так страшны. До рассвета по тревоге нас поднимали проверки, которые проводились два раза в день утром и вечером. Всех узников выстраивали на улице и пересчитывали по часу, или два. В холодное и дождливое время проверки умышленно затягивались. Больные и ослабевшие узники дрожали на холоде, под проливным дождем и ветром. Иные еле выдерживали-падали. Их избивали. Узников изнуряли тяжелой работой и очень плохим питанием.

Взрослым работали на каменных карьерах и в складах переносили тяжести.

На работу и с работы (водили под конвоем). При выходе из лагеря и по возвращению пересчитывали. Детей и подростков заставляли работать в зоне лагеря. Я работал на территории лагеря по очистке от мусора. Кормили очень плохо, утром по кусочку хлеба – на весь день и кружке остывшего чая или кофе-бурды, и по 20 гр. Искусственного воняющего нефтью маргарина. Сахара никогда не давали.

Beчepoм чай или кофе. И только в обед горячая похлёбка из очисток картофеля и брюквы. Иногда давали гнилую вареную картошку.

Все кроме нас советских, разрешалось изредка получать из дома посылки. Русским — один раз в год посылки присылал американский Красной Крест. Лично я за три года получил три таких посылки. Но что такое одна посылка на целый год. А все-таки поддержка. Спасибо американскому Красному Кресту.

Меня два раза били плетьми, по 5 плетей перед всем лагерем – совершенно из-за пустячных провинностей, просто шалости мальчишеской. Первый раз после третьего удара (палач был слишком усердный) я потерял сознание. Меня подняли под руки товарищи руки товарищи и повели в строй. За что было бить? Почти ребенок, кожа да кости, итак, еле двигался, шатаясь, особенно в последний год заключения. Второй раз выдержал все пять ударов плетью. Потом долго болел. Как лечили? В лагере был равер — длинный деревянный, санитарный барак. У всех, кто попадал в этот барак -брали кровь превращая в доноров. Люди болели, но боялись идти лечиться. У меня, после забора крови не было сил встать с нар. Очень кружилась голова. «Медики» говорили, что сделали укол, чтобы я поправился. Потом, при повторном, «уколе» я понял, что это такое. Болел, но за помощью не ходил.

«Григорий Иванович! А что было самое страшное в лагере?» — спрашиваю я.

«Самое страшное — газовая камера и крематорий. Я сам это видел. Обыкновенная крытая машина. Лично видел, как кидали в эту машину людей, как люди сопротивлялись, упирались. Их заталкивали силой, грозили пристрелить. Набьют полную машину, закроют включат газ. И пока объезжают зону лагеря — все уже мертвые. За воротами вываливают как мусор, уже трупы. Потом заставляют заключенных убирать. Не знаю куда – не видел.

Не менее страшен был на территории лагеря был крематорий. Как-то убирая возле крематория мусор — он в это время не работал и вблизи никого не было – я зашел внутрь крематория. С ужасом увидел эту печь, сделанную котлом.

Здесь в этом котле сжигали тысячи людей как задушенных газом (отравленных?) и ещё не совсем умерших и даже живых (когда печь работала). Сюда мог попасть любой узник Бухенвальда в любое время. Гореть живым в огне? Ужас охватил меня. Мне стало так жутко что я чуть не потерял сознание. Спохватившись, вскочил и убежал подальше. Больше не подходил к этому жуткому месту.

Сжигали людей в крематории заключённые немцы, их заставляли делать это, сжигали буквально всех евреев (женщин, детей подростков стариков) и больных и ослабевших всех национальностей и «провинившихся». В лагере действовала подпольная организация сопротивления. Я знал, что она есть

Нам было известно, что происходит на фронте, сводки нашего информбюро, известно о победе наших войск. Радость наполняла наши сердца, вселяла надежду выжить, дожить до нашей победы, вернуться домой, на Родину.

В мае 1945 г, лагерь Бухенвальд освободили 33 части американской армии,

Что тогда было! Все «полосатики» со всех бараков выскакивали на улицу. Срывали ненавистные номера и винкеля, кричали, обнимались, смеялись и плакали одновременно. Обнимали американцев. Некоторое узники-очень больные и ослабленные, вставали с нар, из последних сил и выйдя на улицу — тут-же падали и умирали. Оказывается, что от радости тоже можно умереть.

Американцы оказали нам медицинскую помощь, привезли медикаменты, много продуктов. Кормили хорошо. Мы немного окрепли, вернулись к человеческому облику.

Но как хотелось поскорее на Родину, домой к своим – где мы не номера, а люди граждане своей страны, свои люди.

Прибыли представители Советской армии. Мы прошли комиссию. Нам советским, выдали документы и отправили домой. Сперва в Чехословакию, там проверка КГБ и отправка на Родину.

Родина, наша дорогая Родина! Какое это родное ласкающее душу слово!

Какой глубокий смысл оно всегда и для всех имело! И только те, кого насильно лишили Родины, могут понять и прочувствовать всю глубину и значение того святого слова. Родина — это единственное место на земном шаре, где наш дом, родные друзья. Где мы граждане, такие же, как и все, где все мы личности, защищенные законом, где мы свои.

Уверены, что ни один, бывший узник фашистских лагерей — ни за что и никогда не уедет добровольно в другую страну на постоянное жительство искать своё счастье и удачу ни один и никогда!

Потому что счастье – это Родина.

Потому что Судьба и Родина -едины, великое, святое чувство любви к своей Родине и своему народу, желание вернуться домой – помогло нам выжить.

Пролог

Свою семью я отыскал в г. Николаеве. Все были измучены войной, но-живы! Меня считали погибшим, сколько раз мы смотрел ив глаза смерти, сколько смертей видели своими глазами.

Пройти через фашистские организации уничтожения людей — гестапо, тюрьма, концентрационный лагерь — и всё это в 14-то лет! И вернуться домой седым подростком! Это слишком жестокая судьба! И, когда нам говорят: ну и что? подумаешь бывшие малолетние узники. вы на фронте не были». А как мы могли на фронте? Детей на ведь не брали в нашу армию. Да, тяжело было нашим фронтовикам, мы чтим их подвиг. Но ведь это были взрослые люди, среди своих, с оружием в руках, которым они защищали Родину, всех нас и могли защитить себя.

Но не менее, тяжело и страшно было детям войны в фашистских застенках, среди жестоких врагов, озлобленных поражением на фронтах, вымещавших всю злобу на узниках страшных лагерей смерти. Да не дай Бог внукам нашим или правнукам и сотой доли того, что было с нами. Пусть это никогда не повторится. Страшно вспоминать, но и забыть всё — тоже страшно.

Основание: ГАРБ. Ф.Р-2105 Оп.1 Д.169.Л.24-34об.

Документ № 63

Из письма бывшей несовершеннолетней узницы концлагерей В.Е. Зубаревой c просьбой об оказании помощи для подтверждения статуса бывшего малолетнего узника фашизма

Российская Федерация, г. Брянск 1995 год.

Я. Зубарева Валентина Евгеньевна 1937 г.р. вместе с родителями насильно были угнаны немцами из Калужской области в Белоруссию г. Минск. Мой отец- Зубарев Евтихий Иванович 1882 г. рожд., мать Зубарева Пелагея Павловна 1900 г. рожд. уроженцы Калужской обл., Жиздринского р-на, село Овсорок, сестра – Татьяна. 1928 г. р., сестра Раиса 1935 г.р., и я Валентина 1937 г.р. До войны и во время мы все вместе проживали в Горянске, затем родители нас во время войны

Перевезли в сельскую местность в Калужскую область, а из Калужской области насильно были угнаны в г. Минск. Везли нас в товарных вагонах, В Минске разместили нас в бараках, а затем переселяли в квартиры, из которых выселяли евреев (гетто). Суть моей просьбы состоит в том, что, читая Постановление Правительства РФ от 2 августа 1994 г. №899 из положения об условиях и порядке выплаты компенсации четвертая категория – не подхожу ли я к этой категории?

Я обратилась в ФСБ по Брянской области, но увы. В этой справке нет ни сестры Раи, ни меня, пояснили что нас могли в то время просто не записать. В справке указали, что нас немцы эвакуировали. Возможно, но что это за эвакуация, если в Калужской области немцы, в г. Минске немцы и зачем моим родителям с тремя детьми ехать в неизвестность из родных мест.

Вернулись мы все в Брянск в 1944 году на пепелище, пережили мы и голод, и с сестрой Райей просили в Калужской области милостыню. В настоящее время нет родителей, сестры они тоже умерли, не дожив до пенсии, я тоже не блещу здоровьем. Извините за беспокойство, я в Брянске обращалась и в детский фонд, и в социальную защиту (Клавдия Петровна), которая даже не впустила меня в кабинет, а на пороге посмотрела справку, и увидела слова эвакуирована не стала даже разговаривать со мной.

В чем виновата я и мои родители, которых вместе с тремя детьми без их согласия эвакуировали куда-то, и чем виновата я, что нигде не значусь, откуда я взялась и где я была во время войны…

Основание: ГАРБ. Ф.Р-2105 Оп.1 Д.169.Л.37-37об.

Документ № 64

Баллада «Допрос», написанная бывшим узником концлагерей Шталаг №337 (г. Барановичи), «Кютнер» (г. Хайденау) и других (Германия) К.Э. Соколовским, посвященная всем несовершеннолетним узникам фашистских концлагерей

Белоруссия, г. Минск, 27 июля 1996 г.

Я был в огне,

И под огнём,

И на коне,

И под конём,

Летал к тучам,

Бывал на дне,

И смерть в лицо

Смотрела мне.

А. Зарицкий

В военные лихие годы сороковые

Связными-разведчиками отряда «Большевик».

Мы с братом-Вовкой были,

В отряд носили шрифт, медикаменты, оружие,

И в Острошицком Городке фон Кубе дачу мы сожгли …

И вот однажды на заре в лесу заметил немцев я

С бляхами на груди, жандармов полевых.

Пришел в детдом, всем рассказал:

Но было поздно куда-нибудь бежать,

Детдом был окружен, осталась лишь одна надежда:

Вдоль озера пройти и скрыться,

В воде иль в тростнике, но было поздно…

И, схваченные в Острошицком Городке,

В фашистские концлагеря мы с братом угодили…

Барановичи…Потом неметчина …

Хотели с братом мы бежать, но на вагонах пулеметы были,

И кто бежал — убитым был…

На арестантской робе, на груди, мы номера носили,

А на спине- мишень, чтоб лучше было с вышки тебя увидеть

и убить. Вот так мы жили…

А о еде и говорить не стоит, кто в концлагерях побыл,

Тот это не забыл.

Но и в концлагерях мы были партизаны —

Ведь клятву Родине давали…

Вредили, как могли: станки ломали, выводили их из строя,

Не только мы одни, но наши новые нерусские друзья:

Французы, итальянцы.

Кто заложил гестаповцам меня, — не знаю до сих пор,

Но видно капо, старший по бараку.

Теперь уж это ни к чему, не так ли, мои нерусские друзья:

Папино-итальянец, как-француз?

Ввели меня охранники — их было двое,

Вооруженных до зубов, как говорят в народе.

Сидят эсэсовцы вокруг стола, а на столе еда:

Буханка хлеба, соль и сало,

Бутылка «шнапса» и пустой стакан, свеча горит,

Фитиль дымится, чадит…

Встречают Новый 45-ый год!

Для нас победный, мы его так ждали …

-«Пей», сказали мне «мои друзья»,

Налили мне стакан, я от него отпил немного,

На стол поставил…Ведь мы, детдомовцы, в войну

«Сивуху» пили не раз, а раз по двадцать пять.

как согревающую жидкость…

«Партизаны, партизаны белорусские сыны,

Бейте гитлеровцев поганых, чтобы век встать не смогли!»-

Вспомнил я слова Купалы.

Начался допрос

Мне рыжий гад задал вопрос:

Ты пионером был?

Что мне скрывать, конечно, был!

А звать-то как тебя?

— Ким, я Ким.

— А что такое «КИМ»?

А я вот — Коммунистический интернационал молодежи!

Остервенел эсэсовец, ярость скривила ему рожу.

А я с улыбочкой сижу, как говорят- и в ус не дую.

А ну еще раз повтори, нам непонятно это слово, имя.

Мгновенно вспомнил я немца-надзирателя слова,

Он мне тогда сказал: «Молчи и имени своего

Нигде и никогда ты в лагере не говори!

Коль хочешь жить, — забудь о нем сейчас,

Иначе будешь ты избит, а может быть повешен,

Или расстрелян на лагерном плацу, как друг твой,

Итальянец Рома!

И повторил «Коль хочешь жить, запомни —

— Звать тебя Иваном-рыжим!»

А на год старший брат мой — Вовка, говорил:

«Молчи, Кимка, молчи!»

Взглянул на немцев-гадов я с улыбкой,

И вспомнил, как в детдоме в Острошицком Городке

Мы с партизаном Гудыко Витей, письмо коменданту-немцу

Там вручали от партизанского отряда «Большевик».

Вспомнил это — и гордо голову поднял, имя свое снова

Повторить, и рот раскрыл вновь-чтоб его сказать, но…

Удар в лицо кастетом, спрятанным в перчатке,

Меня свалил со стула, и я сознание потерял.

Водой холодною меня облили,

Пытался встать я, но не смог…

Кровь текла ручьем из носа, как под напором-

Воды струя из труб.

Удар, еще удар, снова я сознанье потерял…

Что было дальше, не помню

С допроса вынесла меня

Мои хорошие нерусские друзья…

В бараке я пришел в себя,

Мне в нос железку вставили тогда,

Тряпьем перевязали голову нерусские друзья,

Сказав: «Лежи, молчи»!

На нары положили я не видел ничего.

Меня из баночки поили старший брат и итальянец Папино,

Француз мне песни пел о виноградных лозах,

Как делают вино,

Давал изюм, урюк, кусочек шоколада.

Они, нерусские друзья, посылки с дома получали,

От Красного Креста.

В носу, во рту всё жгло, в глазах темнело,

Казалось- спасенья нет,

И только через 30 дней увидел солнце!

А в мае нас освободили Советские войска!

А не американцы!

Весь лагерь ликовал, все плакали и целовались,

К нам пришла победа!

О, как её мы ждали!

Изведав всё: холод, голод, усталость,

Я ожил вновь, и вот живу, ЖИ-ВУ!

На радость всем друзьям моим, живым и павшим,

Сложившим голову свою,

За счастье всех, живущих на Земле

На жизнь всю запомнил тот допрос,

И у меня остался нос,

Хотя кривой, и рыжий, конопатый,

А сам я жив остался чудом,

Благодаря французам, итальянцам,

Таким родным друзьям, далеким.

Не знаю, живы ли они?

Теперь им всем под восемьдесят,

Как говорят в народе, — с гаком,

Возможно, помнят тот допрос,

Возможно, помнят и меня,

Так отзовитесь, итальянцы, французы,

Мои нерусские и русские друзья!

Основание: ГАРБ. Ф.Р-2105 Оп.1 Д.166.Л.39-41.

Документ № 65

Из письма председателя объединения бывших узников концлагеря Маутхаузен Ф.С. Солодовника в редакцию газеты «Судьба» с информацией о деятельности общественной организации «ОБРУМ[1]»

Российская Федерация, г. Москва, 20 апреля 2001 г.

В сорока восьми регионах России в настоящее время проживает 214 бывших российских узников концлагеря Маутхаузен и его многочисленных команд. Бывшие российские узники Маутхаузена объединились в «ОБРУМ» зарегистрированное 24.01.99, как межрегиональная общественная организация.

Со дня регистрации по настоящее время в члены Общества было по личным заявлениям принято 260 членов общества, из них 167 бывших узников Маутхаузена и 93 членов их семей (ЧС). За это время скончались 23 бывших российских узника Маутхаузена (БРУМ).

В настоящее время Общество объединяет 237 членов общества, из них 144 БРУМ и 93 ЧС. Из всех БРУМ 76 бывших военнопленных, 43 бывших «Остарбайтера» и 25 несовершеннолетних узников концлагеря. По возрасту все объединившиеся в Общество БРУМ старше 70 лет, из них старше 80 лет 64 и старше 75 лет — 72. Среди БРУМ инвалидов 1-й группы — 16 и инвалидов 2-й группы — 92.

Основные цели деятельности: Объединение бывших узников концлагеря Маутхаузен россиян, а также их близких (членов семьи, родственников и единомышленников) для защиты их общих интересов. Пропаганда антифашизма в целях недопущения возрождения фашизма, нацизма, иных форм политического экстремизма и расовой дискриминации в любых формах.

Основные источники денежных средств, поступающих в распоряжение правления Организации — благотворительная помощь и членские взносы. Благотворительная помощь используется главным образом на оказание материальной помощи наиболее остро нуждающимся членам общества. Членские взносы учитываются отдельной статьей и расходуются на приобретение почтово-канцелярских принадлежностей и отправку почты. Размер членских взносов не установлен, их уплата является добровольным действием членов общества и проявлением солидарности и материальной поддержки общего дела.

В 2000 году благотворительных взносов поступило 11800 рублей, а членских взносов 8100 рублей. За истекший год по решению правления израсходовано 17400 рублей на материальную и информационную помощь членам общества, а на 6000 рублей осуществлены почтово-канцелярские расходы…

Основание: ГАРБ. Ф.Р-2105 Оп.1 Д.114 Л.29-29об.

---

[1] МОО «ОБРУМ- Межрегиональная общественная организация «Общество Бывших Российских Узников Маутхаузена».