Дети, встаньте!..

Отец был прекрасным плотником, столяром. С наступлением весны отремонтировал все по дому, привёл в порядок телеги, конные и детские сани, лодки. Его назначили бригадиром. В колхозе работы прибавилось. Ремонт жилья, скотных дворов, ограды, перепахивать запущенные поля и т.д. У нас завелась корова. Запустили мельницу.
Осенью ребятишек отправили в школу. Из нашей деревни пошли трое, на следующий год – еще трое. Начальная школа находилась в соседней деревне в двух километрах от нашей. Учительницу, как и маму, звали Марией Степановной, раздала нам тетрадки из четырех-пяти листков, сшитых из газет. Сидели за столами по двое. Я с соседом Васей вместе сидели с первых дней до окончания десятого класса. В нашем классе около двадцати детей. Учительница в одно время вела уроки с двумя классами — первым и третьим, в соседней комнате другая учительница занималась со вторым и четвертым классами. Уборщица, она же истопница, жила при школе. Чернила делали из красной свеклы, если повезёт — попадётся огрызок химического карандаша. Из него получались устойчивые красивые фиолетовые чернила. Первые года два после войны в школе выдавался сахарный песок, в продаже его не было и в бумажных кулёчках сахар, около 300 граммов, распределяли детям. Учебников не было. Тетради появились только во втором классе, а учебники в третьем. Учебники были на родном коми языке. Русский язык изучали по самодельным словарикам. Позже я так учил немецкий и другие языки. Учительница давала десяток русских слов, а на следующий день проверяла. Уроки, длинными зимними вечерами, делали при лучинах. Керосиновые лампы появились года через два. Заготовка лучин из березовых поленьев была нашей обязанностью. Дорога в школу шла через лес. Ходили мы одни. Очень не хватало еды, одежды и обуви… Карточная система на продукты ограничивала все. Штаны и рубашки чаще были холщовые, самотканые. Колхоз выращивал лен, его собирали, сушили, вручную обрабатывали до кудели. Затем пряли нитки и ткали на станках, из них наши мамы шили одежду. Оборудование имелось почти в каждом доме. Затем эту одежонку красили в растворе из коры ивняка, цвет получался коричневый с оттенками. Корьё ивы заготавливали заранее. Из молодого ивняка сдирали полоски шириной три-четыре сантиметра, длиной сколько получится, свертывали и собирали в пучки высотой до полуметра, диаметром до 30 см, затем их сушили. Ивовая кора принималась в заготовительных пунктах. Это был дополнительный источник заработать какие-то деньги. Эту работу с удовольствием выполняли мы, подростки. По осени уроки отменяли, и мы вместе с учителями собирали колосья, копали картошку. На все была норма. На обед мама клала какие-то лепешки, чаще картофельные, поджаренные на комбижире или на растительном масле. Вместо портфелей или сумок были те же холщовые мешочки на веревке. Туда вместе с книгами клали эти лепешки, которые часто марали книги и сумку. Потихоньку мы стали приобщаться колхозной работе. Впервые меня поставили коноводом при окучивании картошки. Картошку садили под плуг, и окучивали на коне. После второго класса нам доверяли возить копны, боронить и сажать картошку. Для еды что только не собирали: щавель для супа, молодые стебли хвоща весной — из них получалось варево типа каши, а весной как только сходил с полей снег, на картофельных полях собирали замерзшую картошку, из неё получали крахмал и варили кисель. Так доживали до ягодно — грибной поры. Первыми ягодами была морошка, затем голубица, черника, смородина, позже брусника. Грибов было много, иные малолетние сборщики не различали поганок и травились. Всего осенью было много, да собирать было некогда. Работа, работа… Народ очень радовался, когда в апреле печатали в газетах постановления о снижении цен. Снижения цен ждали, на 10-15 коп, но какое-то облегчение.
Однажды, в мае 1949 г., к нашему дому подъехала машина и двое в черных шинелях увезли куда-то моего отца, в кузове сидел еще один бывший фронтовик. Так моего отца, коммуниста, участника трех войн арестовали, возможно по наговору, а может быть, что на партсобрании высказал то, что не понравилось начальству. Этой же осенью в конце сентября мы с мамой убирали капусту, брата дома не было, наверно трудился на лесозаготовках. Вся деревня огороды сажала в одном месте, в единой общей ограде. От огорода до нашего дома было около 80 м, срубленную капусту в мешках, кто сколько мог, таскали на плечах. Мама через каждые 20-30 м присаживалась на отдых, что для неё было необычным. Ближе к вечеру я зашел домой, мама лежала под полатями на приступе и говорит мне, мол, принеси таз с теплой водой, нитки и ножницы. Спустя некоторое время я услышал детский крик. Оказывается, мама рожала. Она сказала, что и как делать, я перевязал пуп и отрезал пуповину. Руки у меня тряслись, у братика пуп оказался большеватым. Мама послала меня за соседкой. Пока они убирались, я с братиком возился на печке. Мне запомнились его голубые глаза, и он чихал. Так в свои 10 лет я выполнял роль бабки-повитухи.
В то время приходилось платить большие налоги натурой. Если имел корову, нужно было сдать 200 литров молока, шкуру теленка и 40 кг мяса, также около 100 кг картошки, которую принимали в сушеном виде. Если сдавали сушеную картошку выше нормы, то за это платили деньги, мама даже выписывала в колхозе картошку, чтобы больше заработать денег.
В нашей деревне было около 7-8 голов скота, и летом пасли по очереди, эта работа доставалась также нам, ребятишкам. Пасти летом — целое мучение, животные от паутов скрывались вглубь тайги, бывало, что не найдешь. Вечером, после работы мама выдоит корову, за неимением другой посуды, свежее молоко зальёт в двухлитровый чайник и отправит сдавать на приемный пункт, который находился на центральной усадьбе колхоза, в 2-х километрах. Представьте, в это голодное время, несешь это молоко, нет – нет да и приложишься губами к чайнику, соснёшь из него. А чтобы мама не заметила, что сдал молока меньше, из ручейка добавишь в чайник воды. Хорошо если в этот день не проверяют жирность. Если жирность молока ниже нормы, то сдаешь дополнительные литры, а если выше, то норму сдачи сокращали. Поэтому подобные «хитрости» приходилось прекратить. Сколько сдавали молока? Учёт вёлся строго. Все записывали в специальные книжки, туда заносили и жирность молока в дни проверок. Много интересного происходило со сдачей картошки. Вся процедура совершалась зимой, в период учебы. Мама рано утром затапливала русскую печь и в чугунах, куда входило 6-7 кг картошки, варила. До отправления в школу эту картошку надо было вычистить. Если брат был дома, то ему тоже доставался чугунок картошки, но это дело ему не нравилось. Я чистил быстрее. Братишка видит, что отстает, и начинает хитрить, куда-то меня отвлечет, и в это время переставит чугун или пересыпет свою долю в мою посуду. Эту чищенную картошку резали на мелкие куски на противень, которые мама снова засовывала в протопленную печь для сушки. После всей этой процедуры отправлялись в школу.
Через полгода отец вернулся, он больше не стал работать в колхозе и устроился работать в райцентре с. Объячево на убойном пункте скота. Райцентр от нас находился в 18-ти километрах. Через наше село проходила шоссейная дорога, после войны по ней все чаще проезжали грузовые машины, от столицы Коми АССР Сыктывкара до г. Кирова. В кузовах этих машин всегда было полно пассажиров. Так как поля, луга были загорожены, то чтоб проехать, надо было открывать большие жердевые ворота. Летом для нас эти ворота стали источником дохода. Садимся у ворот двое, трое мальчишек, затеваем какие либо игры, ожидая машин. Услышав звук машины, открываем ворота и кричим: «Деньги, деньги…», почти всегда бросали какую-то мелочь. Монеты зарывались в песок, мы их находили и делили поровну. Это были наши кровные деньги, на них мы могли сходить в кино, или купить конфеты, которые доставались всей семье.
По окончании четвертого класса мы сдавали три экзамена, было интересно писать на чистых листах с какими-то печатями, до сих пор невиданными. Затем эти экзамены сдавали ежегодно, после каждого класса, число предметов увеличивалось, в десятом классе их было около десяти, включая экзамены по немецкому языку и родному языку и литературе.
Семилетняя школа находилась в шести километрах от нас в селе Читаево. Из нашего колхоза посещали более двадцати детей. Уходили в школу в темноте и возвращались ночью, т.к. в наших краях темнело раньше — полярные ночи. Только в морозы оставались ночевать в интернате. Весной, в лужах вдоль дорог из головастиков вырастали лягушки. Эти лягушки и тритоны, часто попадали в сумки девчонок. Там криков и реву не оберешься. Часто мальчишек освобождали от уроков, чтобы для школы пилили и кололи дрова. На уроках физкультуры зимой бегали кросс на лыжах девчонки три км, мальчики — пять. Лыжи были школьные, себе купить лыжи средств не было. Седьмой класс размещался в отдельном доме, в пятидесяти метрах от основного здания школы, и учителя по сугробам ходили к нам. Однажды весной в класс зашла директор школы Мария Павловна, она преподавала литературу. Обычно веселая, в этот раз она была заплаканная, лицо потемневшее. Войдя, она поздоровалась и сказала «Дети, встаньте, умер Великий вождь Сталин …». Волна горя покатилась по всем нашим селам. Но жизнь продолжалась. Во время каникул, нам работы поприбавилось. Мы начали грести сено, некоторые уже начали косить траву. Я вступил ряды ВЛКСМ.
С учебой в средней школе были проблемы: во-первых, школа находилась в райцентре в восемнадцати километрах, во-вторых, за учебу надо было платить 87 рублей, это были большие деньги. Из нашей деревни учиться пошли мы с Васей, из Читаевского сельсовета стали обучаться только четверо, хотя семилетку заканчивали 16 учеников, в том числе мы с другом Васей, через год начал учиться еще сосед Алеша. Мы с Алешей жили в интернате, Вася – у отца. Нас было шестеро, остальные дети были из дальних лесопунктов. Нашей хозяйкой была баба Лена, она работала телятницей. Они с сыном Николаем жили на кухне, а мы в зале. Коля учился с нами. Баба Лена была очень доброй, и спустя годы, когда я учился в институте, на заработанные деньги в институте, будучи на каникулах у матери, я ей подарил большой красивый павлово-посадский платок. Кроме учебы надо было пилить и колоть дрова для школы, для своего интерната, и для девчонок, проживающих в другом доме. По субботам после уроков, мы возвращались домой, чаще пешком. Там помогал маме напилить дров на неделю, а воскресенье шли обратно в школу. С собой на санках тащили пару ведер картошки, часть себе на пропитание, а часть продавали работникам лесопункта, который находился в шести км от нашей деревни. На вырученные деньги мы проживали в интернате. В это время брат учился в городе в ремесленном училище. А отец часто лежал в больнице, его мучили раны, дома бывал редко. А когда я учился в девятом классе, его не стало. Наши братья подарили нам черные шинели, такая форма была в РУ. Мы теперь шиковали. Весной в школе старшеклассники из торфа делали горшки для рассады. Девчонки готовили смесь, а мальчики на специальном станке штамповали горшочки. Каждый должен изготовить около двухсот горшков. На каникулах, летом, я уже был коноводом при косьбе сенокосилкой. Рано утром и поздно вечером косили, так как днем не давали покоя пауты. Днем на точилах точили ножи сенокосилки. Серпом жали рожь, пшеницу. Возили эти снопы на место скирдования. Бригадир давал готовить жерди. Запомнился один эпизод. На каникулах, после девятого класса, меня отправили на сенокос с дядей Сашей. Он был глухонемой. Этот покос находился в шести км от центральной усадьбы. Мы косили, гребли сено, на носилках таскали копны и складывали зарод. Общение было с помощью рук и пальцев. С нами была лошадь, на ней мы завезли продукты, косы, грабли, вилы продукты жили в пологе под шалашом из еловых веток.
Наконец, сдали экзамены. Был скромный выпускной вечер. На руках аттестат зрелости. Куда ехать учиться? Была проблема с документами. Из колхозов не отпускали. С трудом мы с Алексеем добыли какую-то выездную справку и поехали поступать – он в Воркуту, а я — в Ухту. Там у него работал на шахтах старший брат, а в Ухте проживала наша дальняя родственница. Так я покинул свое родное гнездышко.

Ю.А. РУССКИХ
671013, Бурятия,Тункинский район,
п. Монды, ул. Мира, д. 18

Телефоны: домашний 8 (301) 4793024
сотовый 8 (904) 1422249